Аркадий Никитин - Мельников

Когда вдалеке замаячил автобусный отстойник, от которого до университета было рукой подать, часы в авто показывали 11:17. Канадца не смутило обилие людей в форме, снующих среди автобусов, но все же, он попросил водителя объехать дворами. Мало ли, если и этим парням придет в голову его проверить? Бурят молча исполнил просьбу, но снова пришло время неожиданностей. Поблагодарив таксиста и вынырнув из пустого ухоженного дворика, канадец побледнел: вдоль дороги, метров за пятьсот до университета, протянулось сплошное полицейское оцепление. Десятки машин, вооруженные полицейские, омон, спецназ, кинологи с братьями и сестрами рядового Марса… Он поднял голову – несмотря на призывы полисмена в громкоговоритель, окна были усыпаны удивленными и испуганными лицами, некоторые, совершенно игнорируя присутствие стражей порядка, глазели на происходящее с балконов, многие снимали черно-голубое море полисменов на телефон. Крыши трех- и пятиэтажек, которые преобладали в местной неказистой архитектуре, были заняты снайперами. Канадца снова кто-то взял за руку. Он обернулся и принялся было объяснять офицеру, что он преподаватель из Канады, и никакой не француз (вырвалось само, видимо на нервной почве) и его уже проверяли час назад в метро, и целоваться с очередной овчаркой он не имеет ни времени, ни желания, но полицейский неожиданно отпустил его руку и, устало жестикулируя, громко проговорил, видимо, сотый раз за день:

– Гражданин! Здание университета захвачено террористами, ведется операция по освобождению заложников, ситуация под контролем, пожалуйста, удалитесь на безопасное расстояние!

Оливье встал как вкопанный. Потом машинально отошел на несколько шагов и остановился у клумбы со странными большими розовыми цветами на высоких стеблях в человеческий рост. В Канаде такие не растут. Он постоял еще немного, сел на поребрик, поставил рюкзак рядом на асфальт и нервно расхохотался. Ему почему-то подумалось, что эти террористы – наверняка французы.

Невинно-белая, под определенным углом отчетливо отливающая синим бумажка скучала на самом краешке стола. А написано, точнее, напечатано Arial этак двадцать шестым, на ней было ни много, ни мало следующее: «У нас в заложниках 144 человека. Наши требования. 1) Отвести оцепление на 500 метров от здания. Никакого движения на этой территории. Никаких попыток обнаружить и отключить наши камеры наблюдения. 2) Сегодня, до 18-00 освободить из тюрем наших братьев, верных Исламскому Государству и боевому крылу Имамат Сибирь. В противном случае мы начинаем убивать по одному заложнику каждые 10 минут.

– Надточий. Илья Александрович. ФСБ. Отдел по борьбе с терроризмом.

Высокий мужчина средних лет в черном костюме, с лицом строгим и неподвижным, вроде этакой иконы, вывернутой наизнанку, отчеканил так, что бумажка как будто одной лишь волей возникших звуковых волн тихонько спланировала на пол, и протянул руку для приветствия.

– Файнман Александр Иванович. – приземистый, сохранивший на голове редкую белесую поросль мужчинка слегка за пятьдесят, в штатском, больше похожий на Александра Ивановича, чем на Файнмана, нехотя подал пухлую ручку в ответ и как бы невзначай добавил, – генерал, руководитель особого подразделения «Кентавр».

– Так уж прям и генерал? – подумал Надточий, обретавшийся в чине полковника, но пожал руку «главкентавра», увенчанную безупречно сидящим, безусловно дорогим и чрезвычайно безвкусным хронометром с невозмутимой миной.

– Ну раз уж все… Ну как бы почти все в сборе, давайте тогда ну это… Как бы, начнем? –мужчина неопределенного возраста, рыжая шевелюра и сухая кожа которого делали его похожим на новогоднюю елку, достоявшую до 23 февраля, а то и до самого 8 марта, был примерно одного роста с Надточим. По всей видимости, злоупотреблял он не только словами-паразитами, но и чем-то покрепче – его выдавали воспаленные и с крупными комками гноя в уголках маленькие глазки, – а ну да, я как бы это… Забыл представиться. Корнеев Михаил Анатольевич, МЧС.

Впрочем, в этом не было необходимости. Биография генерала МЧС Корнеева являла собой сумасшедшую и в то же время максимально реалистичную интерпретацию мема про «пранк, вышедший из-под контроля». Благодаря заблаговременным стараниям отца, тоже генерала МЧС, за совсем еще зеленым курсантом военного училища Мишкой Корнеевым местечко под кроной древа Хорошей Жизни, что означало сытую должность, кастовые привилегии и обеспеченную старость, было забронировано смолоду. То, что произошло дальше шокировало и Корнеева-старшего, не строившего иллюзий по поводу интеллектуального потенциала сына, и вообще всех, кто как-то был связан с МЧС – из перебирателя бумажек средней руки, гадкого утенка госслужбы, он незаметно превратился в того же утенка, но в генеральских погонах. Решающую роль сыграла двоюродная сестра безынициативности – исполнительность. Способность критически мыслить и принимать решения Михал Анатоличу с успехом заменил устав. Во вверенном ему подразделении всегда был образцовый порядок, но своеобразной ценой: Корнеев-младший не умел разговаривать . Нет, он не был глух или нем, – он был откровенно глуп . Любая коммуникация, требующая сколь-нибудь сносного понимания людской психологии, навыка манипулирования или банальной хитрости была ему не по зубам. Итого – ни стука кулаком по столу, (почему он не допускал подобного – чуть позже) ни крика на подчиненных – только жесткие взыскания вплоть до разжалования, на которые система обычно скупа. В друзьях Михаил Анатольевич не нуждался. Поэтому котята с деревьев снимались бережно, как яйца Фаберже, мальчика, застрявшего головой в школьном заборе, доставали две бригады, как потом шутили очевидцы, – с музыкой и полевой кухней, а чрезвычайные ситуации как будто знали, какой чудак руководит призванной бороться с ними службой и случаться в крупнейшем сибирском городе по возможности избегали. Московские начальники, особенно из тех, кто давал добро на очередной шажок баловня судьбы вверх по лестнице, посмеивались и пожимали плечами, повторяя избитое «Заставь дурака Богу молиться…», а в династии Корнеевых тем временем было уже как в сказке – два генерала.

Владелец двух жен, отец двоих детей, он прилежно отмечал в календаре дни рождения, школьные праздники и никогда не пропускал ни одной даты. Но каждый раз возвращался в пустую квартиру и сам варил один и тот же пресный и жидковатый суп с крупой. Но не потому, что жалование генерала МЧС не позволяло – Корнеев фанатично переживал за собственное здоровье и видел угрозу ему во всем – в деликатесах, сладком, открытых форточках, занятиях спортом, физических нагрузках вообще. Пару раз закрадывались под его рыжую шевелюру сомнения в правильности текущего положения дел, но обошлось только решением перекраситься в блондина, которое, однако, так и осталось нереализованным – уж больно много в краске для волос тяжелых металлов.