Аркадий Никитин - Мельников

Вагон шел плавно, вальяжно. За окнами тянулись бесконечные провода. Новый поворот, и… Снова провода, сплетенные в немыслимых масштабов дреды. Как бы ни надеялся взгляд бойца столкнуться наконец с мраморными колоннами, декоративными панно или барельефами знакомой станции, впереди все одно – провода.

Пальцы «кентавра», сидевшего ближе всех к первой двери, растерянно скользили по нетронутой обшивке сидения, инстинктивно выискивая прореху, чтобы потеребить обнажившийся поролон, да вот только не довелось, да и не доведется какому-нибудь любознательному школьнику или бывалому вандалу проковырять здесь хоть одну дырку. Некоторые предпринимали робкие попытки переглянуться, но останавливались, сообразив, что взгляд лишь упрется в зеркальное отражение собственной каменноликой амуниции. Для каждого рядового бойца все происходящее было в первый раз. Непривычно. Неспроста бывалый старлей распорядился надеть маски задолго до карнавала.

– …Через пять минут прибываем в пункт назначения!..

– …Личному составу приготовиться покинуть вагон!

Голоса машиниста и командира прозвучали с секундным интервалом, и, пожалуй, слишком рано – бойцам хватило десяти секунд для того, что взорвать тишину практически синхронными звуками очередной проверки снаряжения. Теперь нужно было как-то прожить оставшиеся двести девяносто.

– …Отряд, за мной. – встроенная в шлем рация в деталях передала простой, мужицкий, но в то же время спокойный и уверенный тембр голоса старшего лейтенанта. Кентавры выдохнули и, гремя подошвами тактических ботинок, бодро высыпали на перрон.

– Удачи, ребята. – машинисту не пришло в голову ничего лучше этих простых слов. Для него все это тоже было непривычно.

…Клац! Клац! Командир щелкнул парой рубильников на щите, и станцию моментально озарило электрическим светом. Не скрывая восхищения увиденным, он пробормотал, не включая рацию:

– Вот ты какое, книгохранилище-Б…

Наверняка не один, и даже не двое бойцов испытали мощное дежа вю.

УНИВЕРСИТЕТСКАЯ.

Величественные золотые буквы готическим шрифтом красовались под сводами рукотворного грота прямо над поездом, другие такие же, но поменьше – на противоположной стене на уровне глаз. Все пространство станции было заполнено мозаичными изображениями в несколько ярусов, на первом – преимущественно студентов: за партами или старомодными планшетами, держащих экзамен, в мантиях и квадратных шапочках, вскидывающих руки вверх в победном экстазе. На втором – по всей видимости, вчерашние студенты в роли ученых, инженеров, докторов, на третьем – взмывающие ввысь разнообразные спутники и звездолеты с серпом и молотом на обшивке, обрамленные красным полотном со словами «Все выше и выше!» По потолку рассыпались звезды и планеты, среди скопления которых космонавт в тщательно прописанном скафандре с советским флагом пожимал руку представителю внеземной цивилизации. Командир дал своим кентаврам минутку полюбоваться на тайное великолепие «Университетской». Сам он грустно улыбался под маской.

– …Паша, убери.

На двери со старомодной обшивкой из листового металла и табличкой «Щитовая (зап)» висел амбарный замок. Паша, боец, отвечающий за технологичность всей операции, врубил лазерный резак и ловко отсек дужку замка. Отряд быстро заполнил просторный зал с рядами одинаковых коробок вдоль стен. Паша не удержался, подошел к одной из них и приподнял сильно скрючившийся с уголков наклеенный сбоку листок бумаги: «Вода питьевая консервированная ГОСТ 15…» По полу невесомым ковром стелился тоненький слой пыли. Командир ориентировался в официально несуществующем подземелье по голографической проекции карты, отображаемой в шлеме, но в ней не было особой нужды, – путь предстоял в целом прямой и очередной его этап фактически обозначался новой лестницей вверх и в принципе не баловал разнообразием. Редкие ответвления вели к бомбоубежищам, о чем заботливо сообщали таблички на дверях. Тут и там стены изобиловали плакатами, причем не только с фигурами людей в противогазах, всевозможными инструкциями на случай конца света и образцами СИЗ, но и куда более позитивными. Одна из верениц постеров посвящалась победе над Бразилией в финале ОИ-88. Но у бойцов не было времени остановиться и посмотреть на слезы Карлоса Альберто, радость Дмитрия Харина и взлетающего в воздух Анатолия Бышовца: они торопились спасать жизни.

Наконец, отряд уперся в стену. Точнее, не совсем в стену, это была простецкая деревянная дверь, запертая на копеечный врезной замок, через нее лениво, по чуть-чуть просачивался скучный дневной свет.

– Паша.

– Десять секунд.

Замок с петлями опрысканы смазкой, сверкнула электронная отмычка, легкое «щелк» – и дверь бесшумно отворилась. В тесной коморке действительно в изобилии хранились щетки, швабры, порошки и прочая утварь. Через неплотно прилегающую дверь свет лился уже уверенно и ровно. Командир, стараясь не выдать волнения, произнес по рации заветные слова:

– Опорный пункт, говорит Кентавр-1, мы на уровне грунта, сообщите результаты внешнего наблюдения, прием.

Опорный радостно заторопился:

– Опорный пункт. Сообщаю результаты внешнего наблюдения: активность противника в районе переходного коридора нулевая, по внешнему периметру восточного крыла активность нулевая, прием.

Гуреев ответил коротко:

– Действуем.

Отряд с привычной быстротой заполнил просторный вестибюль.

– Как в церкви… – Командир прошептал, вновь не тревожа рации.

Огромный вестибюль действительно напоминал собой что-то вроде собора – стекла были прозрачными только на входе в корпус и напротив него – сквозь них открывался вид на миниатюрный внутренний дворик с ухоженным цветущим садиком, все прочие же представляли собой сплошной витраж, до боли напоминающий мозаику на станции, со строго выдержанным стилем. Витражи искажали солнечный свет, тот проникал в вестибюль уже приглушенным и раскрашенным преимущественно в красный и синий. До неприличия колоссальная лестница на второй этаж сначала вела к соответствующих размеров площадке, где на стене красовался еще один витраж с изображением то ли муз, то ли просто девушек в платьях, стилизованных под античность, после чего разделялась на две меньшего размера. И со второго, и третьего этажа корпуса все это великолепие можно было лицезреть, лишь облокотившись на перила. Дополняли этот величественный пейзаж из недалекого прошлого четыре изящные тоненькие колонны посреди вестибюля, соединенные арками – таким безымянный архитектор видел информационный стенд.

Несколько портили впечатление уродливые и громоздкие металлические столы, давно и грубо покрашенные сильно облупившейся зеленой краской и в изобилии расставленные повсюду: «Приемная комиссия факультета Искусств», «Приемная комиссия факультета компьютерных технологий» – на большинстве столов стояли нехитрые таблички с приклеенными на скотч листками А4. Но командира заставило поморщиться другое – расположенное в просторной нише чуть поодаль от входа кафе «Old school» с новенькими стеклянными дверями. Казалось бы, кафе как кафе, да и знаменитая цитата ректора ВГУ Ананьева «Успешный студент – сытый студент», красовавшаяся на самом видном месте у входа, едва ли могла быть оспоренной, но не понимал, да и не мог понять старший лейтенант Гуреев, боевой офицер и обладатель жестких мужицких усов, стрит-арта. Для него пестрая неонаскальная графика – радужные надписи StudStyle, Take-A-Break, No Pain No Brain, последнюю нес на развевающейся растяжке весьма правдоподобно изображенный квадрокоптер, увенчанный академической шапочкой, и, напротив, довольно схематично выведенные голодные лица, поглощающие целиком монструозных габаритов сэндивичи – все это выглядело как плевок на пол в святилище науки. Пожалуй, оно и к лучшему, что его взгляд не остановился на киоске с атрибутикой – ручками, тетрадками, десятисантиметровыми значками «I love ВГУ» и майками с профилем ректора под громким лозунгом «No Ananyev – no party»