Аркадий Никитин - Мельников

…Загадочно поблескивающие двери «Олдскула» рассыпались на тысячи брызг, изо всех углов, с балконов, с лестничной площадки захлопали и застрекотали выстрелы, трое кентавров, оцепеневшие на секунду, попали под капли горячего дождя, двое рухнули без движения, третий, как будто поскользнувшийся в невидимой луже, отчаянно полз в сторону перевернутых столов, за которыми укрылись его товарищи. Старлей, немедля ни секунды, бросился к раненому и втащил его за один из столов, тот, окрыленный подвигом командира забыл про простреленную ногу, выхватил пистолет, заорал и принялся бессмысленно палить в сторону балкона. Столы глухо звенели под градом пуль, высунуться, и искать глазами стрелявших было бы самоубийством, младший лейтенант Еременко дважды прокричал в рацию:

– Что делать, командир? Командир?.. – заметив, что рейд Гуреева, не остался без последствий и тот хрипит, истекая кровью, он стиснул зубы, и, сдерживая дрожь выдавил, – говорит младший лейтенант Еременко, командир ранен, принимаю командование на себя!

В ушах бубнил тревожный голос «Опорного»:

– Кентавр-1, доложите обстановку! Доложите!..

Еременко не слушал, он пытался спасти положение:

– Бойцы, не высовываться, перезарядить оружие, огонь открыть согласно маневру 1-Б! Паша, слоника!

Паша, высокотехнологичных дел мастер, всю дорогу тащил за собой как машинку на веревочке громоздкий металлический куб на литых резиновых колесиках. Теперь его час пробил – он вынул из нагрудного кармана что-то вроде пульта управления с небольшим монитором, и ветром пронесся по кнопкам. Куб ожил и уверенно покатил в самый эпицентр огня. Пиу! Пуля срикошетила прямо у Паши над головой, он сжался в комок, но пульта не выпускал и продолжал делать свою работу: с кубом начали происходить метаморфозы, и стало ясно, почему его ласково прозвали слоником – он расправил стальные уши-щиты, выпростал хобот и скосил зазевавшихся на углу лестничной площадки двоих стрелков струей безгильзовых пуль. Витраж с музами рассыпался цветным водопадом. Остальные, не готовые к подобному перформансу поубавили прыть. Слоник с напускным академизмом водил хоботом в поисках новой цели, мгновение целился и выплевывал в ее адрес новую порцию припасенного в избытке смертельного металла. Все попытки нападавших утихомирить металлического зверя разбивались о пятимиллиметровую броню, кентавры, перезарядив магазины, вторили механическому солисту.

– Так их, Паша, так их! – Еременко на секунду воспрял духом, но вздрогнул, увидев, как на балконе двое в балаклавах неуклюже заряжают гранатомет, – РПГ! Паша! Наводи на РПГ! Наводи на РПГ! – но слоник как будто не слушался, продолжая методично окучивать балкон второго этажа, где давно прекратилась всякая активность, игнорируя происходящее ниже, – Еременко подполз к Паше и схватил его за руку – тот все так же сидел, не выпуская из рук пульт, но в шлеме зияло отверстие правильной круглой формы, а на лице его было тихое смирение – мол, командир, не серчай, то начальство, что повыше, по-другому распорядилось. Еременко отпустил руку, тело завалилось набок, на секунду он растерялся, дождь из пуль усиливался, а силы бойцов таяли – из-под соседнего столика боец в разбитом шлеме жестами показывал, что рация накрылась, а его сосед убит. Но его вывел из оцепенения дрожащий голос в шлеме:

– Командир! Взвод старшего сержанта Иванина! Боеприпасы на исходе, мы в кафе, что, делать командир?

На долю секунды он высунулся из-за края стола. Из-за стойки «Олдскула» действительно из последних сил отстреливались отрезанные от остального отряда трое бойцов. Еременко как-то сразу посерьезнел, несколько раз вдохнул и выдохнул, пружиной высунулся из-за стола, разрядил остатки обоймы в сторону РПГ и сложился обратно – гранатомет поспешил скрыться за перилами, младшему лейтенанту показалось, что один из расчета даже был ранен.

– Отряд, слушай мою команду. – Еременко заряжал два пистолета, свой и Пашин. Его голос звучал с неправдоподобным спокойствием. В это время «слоник» добился своего и обрушил несколько декоративных колонн балкона вниз, поднялась пыль, выстрелы зазвучали реже, – я предпринимаю личный маневр в направлении лестницы с целью подавления РПГ противника. Отряду в полном составе приказываю в это время совершить тактическое отступление, эвакуировать командира, оказать ему… – об угол стола срикошетила очередная пуля и Еременко на секунду замолчал – …оказать командиру первую помощь, и вернуться на базу. – еще одна микропауза, – приказ не обсуждается. – За миг до маневра, он вспомнил кое-что, обернулся направо и быстро, знаками передал суть приказа бойцу в сломанном шлеме, тот в ответ быстро кивнул и прижал сжатый кулак к груди, – Еременко выскочил из укрытия, с нечеловеческой скоростью, не обращая внимания на то, как дрожит от пуль воздух, бросился на пол, под щиты все никак не унимавшегося слоника и резко развернул его в сторону левого угла лестницы, где как, он в последний момент заметил, был спуск в цокольный этаж, и откуда яростнее всего поливали кентавров. Ни секунды не колеблясь, он сжал в руках стволы и, беспорядочно паля, побежал зигзагами, уводя огонь от, казалось, уже обреченного взвода Иванина. Те быстрее пуль вскочили из-за стойки и рванули вслед за отрядом к спасительной двери.

Дрожащие, вымазанные кровью кентавры, спотыкаясь и пошатываясь, бежали вниз по лестницам, взвалив на себя своего командира. За спиной еще некоторое время звучали одиночные выстрелы на фоне нескончаемой металлической песни слоника, потом тяжело ухнуло, и смолкло все. Удав проглотил слона. Пашин невидящий взгляд по-прежнему смотрел куда-то в сторону цветущего внутреннего дворика, где пышно цвели розы, гордость университетского садовника.

Третий этаж окончательно затих. Постепенно удалявшегося шума не стало вовсе. Кое-где на полу валялись брошенные тетради, книги. На скамейке у окна скучала крохотная дамская сумочка, расшитая бисерными цветами, там же лежали дешевенькое зеркальце в розовой пластиковой оправе и помада. Капризный автомат с кофе изредка начинал деловито ворчать, слегка вибрируя, но как будто вспоминал о своей поломке и замолкал. Тишина была настолько густой, что позволяла услышать, как дрожит оставленный на нем сверху пластиковый стаканчик.

На самом деле этаж опустел не полностью. В просторной аудитории 311, где в стеклянных витринах, под строгим надзором системы контроля температуры и влажности воздуха находилась выставка предметов, привезенных с прошлогодней археологической практики студентами и преподавателями, за макетом жилища древних сибиряков затаился Ромка Чуркин, низкорослый и неприметный студент-археолог. Услышав первые выстрелы, он не выскочил из аудитории вслед за остальными, а направился на дрожащих ногах к витрине с манекенами, одетыми в звериные шкуры и вооруженными настоящими топорами железного века, легко раздавил дрожащими пальцами дешевый силуминовый замок, прикрыл за собой дверь, и, забившись за стену пластиковой хижины, сгруппировался и затих. Внутри было довольно прохладно, а Ромка бросил куртку на спинке стула и одет был в одну лишь холщовую рубашку с короткими рукавами, он ежился, но будущему археологу представлялось куда более разумным пережить персональный ледниковый период, чем высунуться и бесславно вымереть, потому он сидел тихо и пока не решался даже пошевелить затекшей ногой.