Анна Никода - Домовой

— Ты бы не бродила впотьмах, — заметив меня, Гришка заметно расслабился. Он уже успел разжечь костер и подвесить над огнем небольшой закопченый чайничек. По братски поделив хлеб и вареную курицу, мы подтащили к огню бревно и уселись на него, как на жердочку, прижавшись друг к другу боками. Темнота быстро сгущалась, ночь наполнялась шорохами, звуками, каких не услышишь днем. Я подавила желание погасить огонь и нырнуть в темноту, как в укрытие — сидевший рядом парень и так был слишком молчалив. Это неприятно контрастировало с его дневной разговорчивостью.

— Терпеть эти болота не могу, — неожиданно сказал Гришка, с треском разломив сухую ветку и бросив ее в костер. — Мы вроде еще не дошли, а дышать уже тяжело. Летом сюда даже Стас не суется — гнус, комары, испарения, да и тропу не сделаешь толком — земля ходит. Ты завтра далеко не отходи.

Я скептически фыркнула. Все равно, что сказать зайцу — не петляй, а то споткнешься.

— Не знаю я, как у вас там все устроено… — выразительно глянул на меня друг. — А только места незнакомые. Я тут с самого детства, лучше любого обор…Что это было?

Оборвав себя на полуслове, он ощутимо вздрогнул и напрягся. Я услышала «это» еще раньше — осторожные шаги. Тихие, едва слышные даже оборотню, если бы не оглушительно хрустнувшая сухая ветка — этот звук и услышал Гришка.

Подтащив к себе ружье, он обеспокоенно вглядывался в темноту. Я наоборот — даже глаза закрыла, чтобы не мешали. Свет костра слепил, делал нас заметными, как на ладони. Огонь — это для людей. Они так чувствуют себя более защищенными. И в большинстве случаев с ночными тварями так оно и есть. Они не столько боятся света, сколько пожирающей силы пламени.

Но кто бы ни старался к нам подобраться, он не желал быть замеченным — подозрительных звуков больше не было слышно, а значит — либо нас боятся, либо нападать не собираются. И то и другое успокаивало. Я подергала человеческим носом, сетуя на его неприспособленность, но так ничего и не учуяла. В лесу запахов слишком много.

— Так никого нет, — постаравшись, чтобы голос мой звучал уверенно, сказала я. — Ветка на дереве обломилась от снега, вот и все.

— Тьфу, пропасть, — с облегчением выругался Гришка, садясь обратно на бревно. — Вечно здесь как на пороховой бочке… Не нравится мне это место. Наши бабы сюда даже за клюквой не ходят — боятся.

— А мы зачем сунулись? — вырвалось у меня. Парень чуть виновато, но с надеждой покосился на меня:

— Ну… Ты же вроде как своя… Я подумал, когда еще такой шанс выпадет? Зайцев там много, я бы Машке шапку сделал…

— Жадность — зло, — прокомментировала я и возмущенно полезла в шалаш. Своя… Надо же додуматься…

— Алиса… — донеслось от костра заискивающее. — А ты перекидываться не будешь?

Может и попробую… Когда ты заснешь, а то инфаркт хватит, к бесам.

— Нет.

Еле дождалась. Гришка еще долго сидел у костра, мялся, подкидывая в огонь поленья — словно хотел, чтобы тот до утра продержался. Наконец, когда время перевалило заполночь и затихли даже ночные твари, он шумно забрался в шалаш рядом со мной, выставив ноги наружу, поближе к костру.

Наверное, охотники здесь бывали довольно часто, потому что на пол были постелены деревянные подносы — из тех, что обычно используют для товаров в магазинах. Поэтому лежать на голой земле нам не пришлось, а завернувшись в спальник можно было и вовсе не думать о холоде. От костра шло ощутимое тепло. Я еще с полчаса лежала, дожидаясь, пока дыхание парня выровняется, станет глубоким — заснул. Прислушивалась к ночной жизни леса. Зимой она другая, более скрытная — незнакомому с ней человеку может и вовсе показаться, что лес замирает. Это не так. Жизнь продолжается — под пологом опавших листьев, примятой снегом травы, в норах и берлогах, в гнездах и дуплах. Тихое шуршание тут, треск ветки там, взмах тяжелых крыльев, мягкая поступь лап… Тягучий, переливчатый вой, растекшийся по верхушкам деревьев.

Осторожно и неслышно я вылезла из шалаша, затоптала последние языки пламени и, оставив в темноте ночи медленно тлеть угли, шагнула в сторону, растворяясь среди деревьев. Волки выли на поднявшуюся луну так, словно это была последняя луна в их жизни. Ее болезненно-желтый пористый круг висел над моей головой, расчерченный черными ветками деревьев. Словно вслушиваясь в грустную песню одиночества, вся окрестная живность затихла. Меня же наоборот потряхивало, переполняло тоскливым возбуждением. Я хотела бы оказаться рядом с ними, сидеть в стае, самозабвенно задрав башку и петь, петь… Или бежать, чувствуя, как пружинит под лапами земля, как ветер свистит в ушах, следовать за упоительным запахом свежей крови…

— А-а-ааууу!!!!..

Вы когда-нибудь пробовали выть на луну? Человеческим голосом?

Или, может быть, подвергались гипнозу, забывая себя настолько, что не осознавали кто вы и кем на самом деле являетесь?

Если так, то вам должно быть частично понятно, что я чувствовала, обнаружив себя на голой земле, в попытке почесать за ухом левой ногой.

Человеческой, чтоб все провалились, ногой! Человеческое ухо!

Черт возьми, что должно произойти со мной такого, чтобы я наконец перекинулась?!

Порывисто вскочив на ноги, я обиженно посмотрела на предательницу луну. Проще было злиться, чем признаться самой себе, что у меня большие, большие проблемы. Мой внутренний волк «перехватил управление», а я даже этого не заметила!

Проще злиться, чем позволить осознанию этого проникнуть в голову, потому что на самом деле… на самом деле теперь мне стало страшно.

Холодок, пробежавший по спине, я предпочла списать на ветер, раскачивающий вершины деревьев, а вовсе не на тот факт, что у меня, похоже, начиналось раздвоение личности.

Я могла не пускать эту мысль себе в голову, но это не решало проблемы. Кто я теперь? Человек или волк? И не превращусь ли однажды ночью в одно из тех чудовищ, только внешне похожих на людей, рыскающих по лесам, вырезающих в неуемной жажде крови целые деревни…

Паника накрыла меня так внезапно, что пришлось замереть на месте и, упершись ладонями в колени, глубоко дышать, пока черная пелена перед глазами не схлынула окончательно. Горло перехватывало от ужаса перед такой перспективой.

Это было плохой идеей — идти с Гришкой в лес. А если я засну и проснусь уже волком? Здесь нет стен, нет всех этих человеческих, приземленных атрибутов, позволяющих мне чувствовать себя человеком, здесь звериная половина сильнее… А он не сможет защититься.

Нужно уходить. Немедленно.

И оставить его одного?

Скрипнув зубами, я снова остановилась. Так, отставить панику. Скоро утро, уж днем-то я себя смогу контролировать? Ничего не случится. А как только мы вернемся, я позвоню Нике. Она что-нибудь придумает. Должна придумать.