Анна Никода - Домовой

При свете лампы, уже начавшая оттаивать, выглядела она еще менее презентабельно, чем в лесу, а пахла и того хуже. Сунувшись было рассмотреть ее поближе, я отшатнулась назад и уже из дальнего угла прогнусавила:

— Меня, конечно, никто не спрашивал, но трупу не меньше полугода и я могу точно сказать, что съели его те твари, которых выводил отец Дмитрий.

Алексей Михайлович обреченно прикрыл глаза. Видно было, что ему есть, что сказать на этот счет, и в мой адрес в том числе, но он сдержался и только спросил, обращаясь к Гришке:

— Думаешь, приезжий? Из наших мужиков, вроде, больше никто не пропадал… Завтра надо будет съездить, забрать, а как снег сойдет, то экспертизу заказать в городе… Алиса Архиповна, я вижу выражение вашего лица, но повторяю, в объяснительной фраза «сожрали вурдалаки» звучит как просьба об отставке!

Я притихла. Ладно, если ему так спокойнее-удобнее, пусть заказывает свою экспертизу, лишь бы не злился.

Пока мужчины тихо переговаривались за столом, я, не зная, чем себя занять и не решаясь уйти, слонялась по комнате, потом, покосившись на участкового, зашла в спальню и села на кровать — в маленькой уютной комнатке вдоль стен тянулись батареи и потому было теплее всего. Там я и осталась, растянувшись на колючем покрывале с чувством, словно внезапно вернулась домой. Окруженная знакомым мужским запахом, разморенная теплом, убаюканная тихими голосами на кухне.

Утром выяснилось, что экспедиция к трупу планируется без моего участия. Гришка при озвучивании выглядел виновато, Алексей Михайлович — сурово, но непреклонно.

— Нечего вам там делать, Алиса Архиповна, — с осунувшимся от недосыпа лицом (и где он ночевал, хотела бы я знать? Я бы проснулась, если бы они из дома выходили, хоть и спала на удивление крепко)…

Мне стало совестно. Мало того, что внаглую заснула на его кровати, так еще и лишила мужчину необходимого сна. Люди гораздо хуже переносили… все. И недосып в том числе. Я после бессонной ночи могла продержаться не меньше суток, а человеческий организм — не больше двенадцати часов.

— Ваши показания я уже записал, получите-распишитесь, — продолжал тем временем Алексей Михайлович, выкладывая на стол листок с ручкой. — А при осмотре тела вы мне тем более не нужны… Без вас разберемся.

— Я могла бы что-нибудь унюхать, — хмуро возразила я, подписывая показания. С слову, весьма лаконичные.

— Вот поэтому, — выразительно сказал участковый, натягивая шапку, — вы остаетесь здесь. Хватит.

Недовольно посмотрев им вслед, я стащила повязку, в которой пропала всякая необходимость, кинула ее в мусорку и отправилась к себе.

Это было странное чувство. До сих пор я не покидала дом так надолго и теперь шла по обледеневшему мосту, смотрела на черные подтаявшие проплешины на льду и пыталась объяснить тревожно-сладкое предвкушение, засевшее в желудке. Я соскучилась.

Было что-то родное в том, чтобы повторить все то, что я проделывала так часто на протяжении последнего года — отворить калитку, проверить сарай, встретив дружный гвалт коров и кур, потрепать за шкирку кота, пригревшегося у теплой буржуйки — Настя не подвела и ее мальчишки исправно топили, да и корма в кормушках было насыпано — наверное, еще с вечера.

Успокоенная, я медленно направилась к дому и потому не сразу заметила, что на крыльце кто-то сидит.

Куница.

Куница, черт побери!

Сидела там, словно ждала именно меня — привстала на задних лапках, хитрые глазки так и сверкают, хищная мордочка подергивается, вынюхивая, чем же я занималась. Когда я шагнула ближе, она неожиданно разразилась верещанием — больше похожим на помесь рычания маленькой собачки и детским плачем — и, боком соскочив с крыльца, сиганула в сторону огорода и дальше — к лесу.

— Ну, и что это было? — недоуменно спросила я у выскочившего из сарая кота.

Тот демонстративно фыркнул пошел тереться лобастой башкой о перилла, явно пытаясь заглушить чужой запах.

— Ты вообще не должен был ее сюда пускать! — попеняла я, входя в дом. После долгого отсутствия человека к нему почти вернулся прежний запах — сырости, пустоты… Как в могиле.

Передернувшись, я тут же полезла в печь, надеясь изгнать странные ассоциации с помощью огня. Нет, мне определенно нужен домовой. Пока его нет, я здесь словно гостья — стоит мне отлучиться, как мои запахи тут же исчезают, словно в съемной квартире! А ведь я здесь почти год прожила!

Запах сырой земли продолжал преследовать меня до самого обеда. В попытке избавиться от него, я перерыла в погребе остатки провизии (весьма скромные, надо сказать) и нашла последнюю банку заячьей тушенки. По комнате расползся запах сочного мяса. Спустя полчаса к нему добавился сладковато-пряный запах специй — я залезла на чердак лущить остатки фасоли и случайно перевернула миску с тертыми семенами горчицы. Чихая каждые полсекунды, отправилась умываться и только в сенях обнаружила источник запаха. Мешок с землей, который собственноручно выволокла из погреба для рассады. Тьфу! А банки-то так и не нашла!

На дворе конец февраля — завтра уже первое марта, пора было открывать сезон огорода, а у меня конь не валялся…

Придется просить у соседей — поделятся, поди?

Я вышла на улицу, обнаружив, что к обеду небо развиднелось и серая хмарь, несколько дней висевшая над головой, сменилась вполне ощутимо пригревающим солнышком. Со стороны реки слышалось верещание детей, пользующихся последней возможностью обкатать горку. И не страшно им, после рождественского подарка?

Вспомнив об одном трупе, я автоматически подумала и о другом, бросив взгляд на другой берег — уазика по-прежнему не было, значит, еще не вернулись. Что там можно делать столько времени?! А вообще, не нравится мне это.

Понятно, что и один и второй трупы уже давнишние, но я была недовольна тем, что по весне они начали лезть из-под снега, как подснежники. И все в мою смену!

И зайцев жалко… Сомневаюсь, что я смогу их теперь съесть, зная, рядом с чем они пролежали столько времени.

Гришка с участковым вернулись только к вечеру. Солнце уже успело почти закатиться за горизонт, а я — заполнить все доступные горизонтальные поверхности баночками с рассадой (поделилась в итоге Настя, отдав половину тщательно собираемых баночек из-под йогурта), когда калитка хлопнула — и по тропинке к дому раздались шаги. Сидя на полу, грязная, как свинья, я потрошила остатки мешка, собирая землю на последнюю баночку и потому даже встать поленилась — следовало закончить побыстрее, пока солнце окончательно не село и волчьи глаза еще видели достаточно хорошо.

— Твою ж… дивизию… — Гришка ввалился первым (я еще на крыльце слышала его недоумение по поводу отсутствия света в доме) и шарахнулся, с перепугу не узнав чумазое существо на полу. — Алиса!