Анна Никода - Домовой

— Но кого-нибудь нужно предупредить, — решила я, заворачивая в сторону Гришкиного дома. Даша выслушала нас и клятвенно пообещала поднять на уши всю деревню, если только мы не вернемся до вечера. Отлично. Даже если нас убьют, есть надежда, что труп все-таки найдут…

— Глупости все это, — неожиданно заявила Марина, когда мы вышли за пределы деревни и двинулись по дороге, наклонив головы — на открытом пространстве ветер заметно усилился, забивая глаза снежными хлопьями. Нежная зеленая травка, начавшая пробиваться из земли, съежилась и почернела. — Ну, предположим, кто-то решил напугать Васю с Петровичем. Пошумел в кустах — так об этом наутро знала бы вся деревня. Даже если и нет — кого Лешка мог встретить посреди ночи на кладбище? Васю? Поди навернулись в какую-нибудь могилу и сидят теперь…

Я промолчала, не собираясь посвящать Марину в тонкости жизни в нашей деревне. Даже не представляю, как бы это могло прозвучать… Лучше всего было бы оставить ее в участке, но даже предлагать такое было бы в высшей степени странно. И что я буду делать, если прошлогодняя история снова повторилась? Не лежится отцу Дмитрию… Только бы с ними все было в порядке.

Ладно, участковый — тот упорно отказывался признавать сверхъестественное, но Гришка? Этот-то не понаслышке знает о том, что нечисть — не просто вымысел! Куда они полезли на ночь глядя?!

Я сознательно накручивала себя. Потому что альтернативой были предположения еще более ужасные и страх, который холодной лентой вился по позвоночнику. Раньше я хоть перекинуться могла, а что теперь? Куда я лезу?

— Ну? — Марина остановилась в воротах, вопросительно оглянувшись на меня. — Идем?

— Идем, — вздохнула я, на всякий случай выдергивая из забора штакетину. К моему удивлению, Марина достала из внутреннего кармана куртки… Пистолет. Он остро пах железом и порохом, а еще — смертью. Да, это не та игрушка, что давал мне Стас.

— Что? — заметив выражение моего лица, фыркнула она, пропуская меня вперед. — У меня есть разрешение.

Мы добрались до церкви в молчании. На кладбище было… Тихо? Снег скрадывал звуки наших шагов, ветер свистел в верхушках деревьев, скрипел ветками. Черные холмики могил постепенно покрывались белой пеленой.

Слишком тихо.

Следующее, что я помню — темноту.

Боль пришла позже. В тот момент я не успела ничего осознать, даже почувствовать — в один момент пришла темнота, целые века кромешной тьмы. И только потом — боль.

Прошло немало времени, прежде чем из океана болезненных ощущений я начала вычленять что-то конкретное: режущую острую боль — в лодыжке, тупую, пульсирующую — в затылке, резкую и жгучую — в щеке.

Последнее заставило меня сделать судорожный живительный вдох — и в мозг хлынули потоки новой информации.

Запах земли, твердая сырость под пальцами, холодные льдинки в груди, солено-железный привкус крови на губах.

— Очнулась… — вздох облегчения.

Темнота постепенно отходила в сторону, являя из своих недр неясные силуэты. Я втянула ноздрями воздух, скорее по запаху догадавшись, кто передо мной: Гришка и участковый. От одного из них пахло засохшей кровью, отчего волк во мне алчно встрепенулся, а человек испуганно вжал голову в плечи. Попали.

— Подняться можешь? — гулко (по крайней мере, именно так это отдалось в моих ушах) спросил друг, подтягивая меня за плечи.

Кое-как мне удалось принять сидячее положение и сосредоточиться на мужчинах, а не на том, что моя голова сейчас лопнет от боли. Видела я их плохо — силуэты были размытыми, темными. Очень непривычно для того, кто никогда нее страдал потерей зрения.

— Как ты? — обеспокоенно спросил участковый. Холодная рука легла мне на лоб, ненадолго облегчив страдания.

— Меня сейчас стошнит, — честно сообщила я, прикрывая глаза. Так было проще — с нюхом слава богу ничего не случилось. И даже тошнота немного отступила, пока я изучала доступные мне запахи, чтобы получить ответы на вопросы, которые даже не могла внятно сформулировать.

Что мы имели? Холодно, сыро, затхло и пахнет лежалой картошкой — подвал? Подвал. Уже хорошо — возможно, я не совсем ослепла и часть проблем связана с отсутствием освещения.

— Может, ей лучше лечь обратно? — послышался голос Гришки.

— Чтобы она воспаление легких подхватила? — возмутился участковый, убирая руку с моего лба и отходя в сторону. Запах крови стал меньше — значит, ранен именно он.

— Какая разница, если нас все равно прикончат? — огрызнулся друг.

— А где Марина? — хрипло, пробуя возможности своих голосовых связок спросила я, не открывая глаз. Мне не нужно было их видеть, чтобы распознать тяжелое молчание, повисшее в воздухе. Господи, только бы она была жива, как я объясню Алексею Михаловичу, что не уследила за его женой?!

— Оборотень… — неожиданно фыркнул последний, вырывая меня из панических размышлений. — А все туда же…

Я все-таки открыла глаза, чтобы посмотреть на него. Зрение немного прояснилось — стало заметно, что с потолка, в щели между половицами, проникает свет, полосками разделив полутьму погреба, заваленного мерзлой, наполовину утопленной в воде картошкой. На одном из мешков напротив меня, словно курица на насесте, сидел участковый. Вид у него был не самый презентабельный — грязная форма, полицейская куртка на голое тело, рука на перевязи из остатков казенной рубашки, закатанные до колен брюки, встопорщенные, присыпанные пылью волосы и лицо, на котором я четко видела только блестевшие насмешкой и нежностью глаза.

— Все с твоей Мариной в порядке, — проворчал Гришка, садясь рядом со мной на такой же мешок с картошкой — только благодаря этому моя одежда осталась сухой, хоть и грязной. — Сидит себе наверху, чаи гоняет. Стерва.

— Мои мозги сейчас расплавятся, — я повернула голову к Гришке, отворачиваясь от участкового. Не могу. Не могу на него смотреть — либо начну реветь, как идиотка, от радости, либо поругаюсь — чтоб не думал, что я рада его видеть. И вообще искала.

— Это благодаря ее стараниям мы сидим здесь, — хмуро сообщил участковый. — Видишь, какие удобные апартаменты?

— Погоди, — я сглотнула, во рту пересохло. Картинка, которая и так не складывалась ни во что удобоваримое, грозила окончательно рассыпаться на составляющие. — Быть этого не может. Мы вас искали. Вдвоем!

Не стоило повышать голос. Крик отдался очередным приступом боли в голове, от которого слезы выступили на глазах.

Пришлось прерваться. Меня раздели, футболку пустили на бинты, а куртку натянули обратно. Теперь она неприятно холодила кожу, но хоть голова перестала походить на пустой казан, в который бьют колотушкой.

— Не зря я резиновые сапоги надела, — задумчиво сказала я, случайно спустив ноги с мешка и наблюдая, как мутная вода с дрейфующими по ней кусочками серого льда, добирается до щиколотки. — И носки шерстяные…