Анна Никода - Домовой

— В доме ничего не было, — подтвердил мои догадки Гришка. — Карты с крестиком и подписью «рубины», к сожалению, тоже.

— Черт с ними, с рубинами, — проворчала я. — Если для этого нужно связываться с силами, которых даже русалки боятся, я, пожалуй, перебьюсь.

— Это ты о чем? — удивленно спросила Ника.

Пришлось рассказать — обо всем, включая сегодняшний визит.

Рассевшись на ступеньках, Ника задумчиво чертила на земле непонятные узоры, Гришка неподалеку пинал мелкую черную гальку, метя в сестрицу. Я наблюдала за этим действом, не совсем понимая, что меня здесь смущает.

— Стас называл его «хозяин леса», русалки — отцом, — подытожила Ника, перехватив в полете один из камушков и демонстративно раздавив его двумя пальцами в труху.

Побледневший Гришка на всякий случай отступил за мою спину. — Думаю, не надо говорить, что мы встряли?

— Они также сказали, что ему «спели колыбельную», — уточнила я, подбирая с земли гальку и подбрасывая на ладони. — Что это, по-твоему, значит?

— Не знаю, — Ника потерла виски и, помотав головой, встала: — Но я узнаю. Спрошу. В любом случае, опасаться вам пока нечего — ничьего присутствия я не чувствую, кладбище освященное, да и в деревне все спокойно.

Так-то оно так… Но мне не нравилось, что ситуацию я не контролирую.

Возвращались мы медленно, разморенные ленью и послеполуденным зноем. Даже небо, казалось, выцвело добела, став цвета раскаленной стали. Ника осталась у Гришки, собираясь научить его парочке ведьмовских приемов (и клятвенно заверив меня, что это ему не навредит), а я, в очередной раз убедившись, что Алексея Михайловича дома нет, завернула к Глаше. Та отсиживалась в подвале, где было ощутимо прохладнее и моему приходу весьма обрадовалась:

— С выздоровленьицем! — приветственно отсалютовав мне запотевшим стаканом с квасом, она приглашающе похлопала по кушетке: — Составишь компанию?

— Чем занимаешься? — радостно цапнув кружку, я выхлебала холодный напиток в два глотка и потребовала еще. Глаша кивнула на стоявшую в углу пятидесятилитровую флягу, от которой ощутимо тянуло кислым хлебным запахом.

— Ничем, — пожала плечами женщина. — Вот решила, перед отпуском посидеть на дорожку. Лешка обещал меня в город отвезти, да задержался.

— Отпуск — дело хорошее, — заметила я и между делом уточнила: — А где участковый?

— Так в Осинкино, — удивилась моему незнанию фельдшер и тут же всплеснула руками: — Ты же ничего не знаешь! С месяц назад там такой пожар был, чуть вся деревня к бесам не сгорела! Из города вертолет вызывали… Лешка и теперь туда через день мотается, только без толку…

Стоит только отлучиться.

Гонимая любопытством, я решила все же дождаться участкового и заодно составить компанию Глаше. Болтая ни о чем (оханье по поводу Стаса и Марины я постаралась пропустить мимо ушей, потому как поняла, что участковый не особенно с деревенскими откровенничал, ограничившись версией о контрабандной торговле лесом), мы просидели так часов до трех, а затем перебрались на крыльцо, благо солнце уже ушло в сторону и ступеньки накрыло спасительной тенью. В таком виде нас и застал Алексей Михайлович — уазик я услышала гораздо раньше, чем увидела, а унюхала горький, смолистый запах гари метров за триста. Машина была покрыта черными жирными разводами — не скоро теперь смоется. Сам участковый тоже выглядел так, словно побывал в адском пекле. Я с неудовольствием заметила старые, уже поджившие ожоги на лице и руках и поняла, почему он перестал приезжать в город, хотя раньше регулярно мотался вместе с Гришкой.

При виде меня он на секунду замер, а затем чуть виновато улыбнулся и двинулся к нам.

Понятия не имею, как мне удалось усидеть на месте, а не броситься ему на шею. Удивляясь сама себе, я спокойно поднялась со ступенек ему навстречу.

— Рад что вы вернулись, Алиса Архиповна, — на чумазом, покрытом пеплом лице, ярко выделялись серые глаза. Видеть в них открытую, чуть смущенную радость было странно и… неловко. Словно смотреть в собственное отражение.

— Кхм… — многозначительно кашлянула Глаша. — Леша, успеешь еще на нее насмотреться, меня сестра в городе ждет.

Вот так и закончилась наша первая после долгого перерыва встреча. Он заторопился, побежал переодеваться, а я — поспешно, чувствуя себя трусихой, сбежала.

Машки в доме уже не было, хотя о ней напоминало буквально все, вплоть до корявой самодельной открытки (надеюсь, амебоподобная страхолюдина на обложке призвана изображать букет с цветами, а не мой портрет), лежавшей на столе.

«З выдаравением!» — гласила лаконичная надпись печатными буквами. Зато цвет был веселенький — оранжевый. Жизнерадостность Машки и здесь била ключом.

Находя странное успокоение в привычных, знакомых до оскомины действиях, я выползла в огород, убедившись на практике, что хорошо росли там не только помидоры, но и сорняки. Еще бы воды наносить, да живность свою кормить пора, а завтра первым делом — в лес, за травами. Папоротник я, конечно, уже упустила, как и дягиль с хвощом — их надо было в мае собирать, молоденькими, но зато клевер, земляника да зверобой как раз подходят, как и многие другие. Дел невпроворот…

Ближе к вечеру в мой дом началось паломничество. Причем какое-то странное:

Первой пришла Настя. Я как раз была в сарае, когда хлопнула калитка и раздались ее шаги — быстрые, слегка семенящие. Но прежде, чем я успела выбраться из загона для коров, она уже ушла. Только на крыльце, перетянутые чистой тряпицей, стояли банка сметаны и пакет домашнего масла.

Недоуменно пожав плечами, я унесла их в погреб. Спасибо, конечно, но при случае надо будет поинтересоваться причиной столь щедрых даров. Следующими прошмыгнули, с характерными сдавленными смешками, соседские близнецы. Их появление я тоже заметила слишком поздно, поскольку маленькие пакостники подгадали так, что я как раз ушла к колодцу за водой. Услышала только яростный мяв кота и топот быстрых ног. Вернулась, чертыхаясь, обнаружила на крыльце обиженно вылизывающегося кота, рядом веревку с привязанными к ней консервными банками, а под дверью замотанный в холстину свиной окорок.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросила у кота, за неимением других собеседников. Получила в ответ злобный взгляд.

Третьего посетителя встретила лоб в лоб — уже стемнело, а видела я гораздо лучше деревенских, так что заметила его раньше, чем он меня.

— Доброго здоровьичка, отец Пантелеймон, — заметила ехидно, из-за забора, полюбовавшись, как он вешает на мою калитку связку из домашних крученых колбасок и заодно — плетенку прошлогоднего чеснока.

— Чтоб тебя, бестия сатанинская! — подпрыгнув на полметра, он отскочил от калитки и яростно меня перекрестил. — Я в том смысле… И вам не хворать, Алиса Архиповна…