Александр Гребенкин - Буря в старом городе [СИ]

Граф Черни сидел в углу — абсолютно безучастный ко всему, погружённый в себя. Он выпил пунш, закусил, а затем что-то чертил карандашиком на салфетке, бросая вялые взгляды то на музыкантов, то на девушек, дрыгавших ногами. Вскоре явился и тип с эспаньолкой — тот самый Стефан. Когда официант нёс заказанный инспектором пунш, тип с эспаньолкой решил покинуть зал. Он поднялся со стула, но как-то неуклюже, толкнул кельнера и часть напитка из бокала плеснулась на пол. Извинившись, Стефан отправился за кельнером, на ходу вынимая кошелёк, и пропал.

Пунш Ковачу всё же донесли, и он насладился этим горячим напитком — забавной смесью рома, вина, мёда, сока и пряностей.

Ближе к одиннадцати ночи граф покинул заведение, уселся в экипаж и отправился в путь. В свою очередь, заказав фиакр, Ковач ринулся за ним, велев кучеру следовать за экипажем впереди. Ему приходилось бороться с внезапно нахлынувшей сонливостью. Под равномерный топот копыт он едва не уснул.

«Что за чёрт?» — думал Ковач. — «Неужели меня так развезло от пунша?»

Его глаза слипались на ходу.

Очнулся он от осторожного толчка в бок. Кучер смотрел на него.

— Пану плохо? Может отвезти домой?

Ковач узнал шпили собора святого Вита, упиравшиеся в звёздное небо. Из последних сил, боясь потерять сознание, инспектор пробормотал адрес своего дома.

Комиссар Майнер успел посмотреть труп Мачки перед захоронением. Тот превратился в медного человека и никто из врачей не мог ничего внятно объяснить. Посетив загородный дом Мачки в лесу, полиция арестовала служанку Амалию и бритоголового Франца, одного из охранников Мачки. Был произведён обыск. Выяснилось немногое — в подвале, в наспех оборудованной лаборатории, проводились какие-то эксперименты по старинной книге некоего Брюса, которую недавно для пана Мачки выиграл в карты Мирослав Липский. Франц рассказывал нечто безумное — будто бы его хозяин намеревался добыть эликсир бессмертия и для этого занимался алхимией. Он принял какую-то странную жидкость, а результат теперь всем известен.

После показаний Виолы Висконти и Мирослава Липского все прочие люди Мачки тоже были арестованы. Их обвиняли не только в убийствах и разбое. Им было также предъявлено похищение и принудительное удержание человека, нанесение тяжких телесных повреждений и вымогательство. Практически все участники банды нуждались в скорой психиатрической помощи и бормотали о каких-то ядах и философском камне, о демонах и духах, о летающем ангеле, который будто бы уносил под облака пленённую Миранду — Виолу. Всё это комиссар Майнер относил к мистической чуши, а сама Виола на допросе об участии Ариэля во всех этих делах даже не упоминала.

К удивлению комиссара в больнице оказался и граф Черни. Охранявший его инспектор Ковач сначала сладко спал у себя дома, а потом ничего толком не мог объяснить.

Майнер позвонил в больницу и выяснил, что граф прибыл туда состоянии сильнейшего нервного шока. Что произошло с ним в соборе святого Вита пока оставалось неясным. Главный врач больницы категорически запретил общение с больным графом.

Со временем в кабинете Майнера побывали также Лео Пфеффер и Равен. Им, как и Мирославу, удалось избежать каких-либо обвинений, убийство Гвельфа было объяснено необходимостью самозащиты.

Спустя четыре дня после произошедших событий, в кабинете комиссара Майнера раздался звонок. Звонил главврач больницы, где на излечении находился граф Черни.

— Господин комиссар, я сообщил графу о вашем намерении провести беседу с ним. Сегодня он дал своё согласие и даже просил, чтобы это произошло поскорее. Я думаю, что состояние больного удовлетворительное, и вы можете встретиться…

Майнер шёл по большому больничному парку. На аллеи падала, тихо кружась, жёлтая и бурая листва.

Комиссар присел на скамейку Солнце из-за неплотных облаков иногда сочилось столбами света, воздух был прозрачен и чист, а видневшиеся края высокого неба были ярко-синими. Пахло каким-то лекарством, сырой землёй (после недавнего дождя) и опавшими листьями.

Майнер узнал Черни больше по его высокому росту. Он мелкими шажками медленно спускался с крыльца. Граф сильно изменился, похудел, тёплый больничный халат свисал с его плеч. Лицо казалось бледным и измождённым.

Говорили они долго, сидя на скамейке.

Комиссар сначала извинился за своего сотрудника, не сумевшего оградить графа от бед и потрясений той страшной ночи.

— Что вы, комиссар, наоборот, я очень благодарен вашему инспектору за его нелёгкую службу. Он выполнил свою задачу полностью и посему прошу не наказывать его, а наоборот — наградить и помочь, если он тоже пострадал.

— Господин Черни, я рад, что вы не держите зла на мой департамент. Очень надеюсь на ваше скорейшее выздоровление, — серьёзно и веско сказал Майнер.

— Комиссар, вы даже не можете себе представить то, что мне довелось пережить, — в волнении заговорил граф. — Я стал новым человеком после всего произошедшего. На душе стало легче. Там, в соборе, я, грешник, удостоился лицезреть страшный суд. Да, самый настоящий страшный суд! Пылали сотни свечей. Стены собора будто растаяли, и пространство расширилось. Стало видно на много миль, весь город и другие города предстали вдали. Я видел тысячи, миллионы лиц, глядевших на меня внимательно и сурово. Поначалу мне казалось, будто я нахожусь в какой-то сказке. Но потом я увидел князя Вацлава, святого мученика. Он был реален, как вы и я, он был рядом! Он обращался ко мне с просьбой покаянии, исповеди грехов.

Затем появился ангел. Он словно спустился с потолка, парил над нами легко и свободно. Крылья его было белоснежны, как у лебедя и сверкали при свете свечей. Лицо его поначалу было бесстрастно. Звучала торжественная и трогательная музыка. Потом музыка смолкла. Лик ангельский стал более суровым, речь — строгой и чёткой. Он обратился ко мне с такими словами:

— Антонио Висконти, ты преступил все нормы земного закона и порядка. Ты совершил великий грех, оклеветав близкого и родного человека. Ты ограбил его, сделав нищим, ты обрёк его на страдания, поставив на край гибельной пропасти с малюткой дочкой. Ты утонул в пучине гордыни. Все эти преступления не забываются небесами! Отныне, ты будешь осуждён на медленную, затяжную смерть, которая во много хуже скорой смерти. Ты ввергаешься в безумие и истлеешь, исчахнешь и сгниёшь вдали от людей, за каменными заборами, среди таких же умалишённых, как и сам!

Ангел говорил так, будто вбивал в моё тело гвозди. Каждая его фраза больно ударяла по мне, я её ощущал всем нутром!

Весь задрожав, облившись слезами, я спросил, есть ли хоть какой-то шанс на спасение от безумия и исправление моего положения.