Иван Олейников - Лодейцин

– Благодарю вас, господин следователь, – непривычно мягким и добрым голосом сказал он. – Запомните мои слова: "Двойной обман".

– Что? – еле слышно спросил Уоннел, его связки свело от волнения.

– Я говорю, запомните: "Двойной обман". Потом расспросите как он считал шансы, получится интересно. Он стрелял ровно посередине. До свидания!

С этими словами сержант вышел. Через минуту Уоннел пришел в себя, трясущимися руками положил скальпель в футляр и объявил, что допрос окончен.

Второй допрос был самым интересным. После него Цеба оставили в покое на два дня, потому что Уоннел не мог собраться с мыслями, а если говорить прямо, просто не мог привести себя в спокойное состояние духа. Перед ним вместо человека, пусть безумного, был какой-то робот или насекомое, лишенное малейших признаков человечности. Уоннел не мог пробудить в себе былое любопытство, ему было тошно и скучно от мысли спрашивать это существо хоть о чём-то.

Утешало лишь то, что Цеб был душевнобольным, а значит записи его допросов скроют от Олимпии до смерти фигуранта плюс еще сто лет. По закону, всё произошедшее могут видеть лишь начальники следователя, то есть, в его случае, министр юстиции, президент и наследник; и допущенные им помощники. Потом еще увидят судья и пара-тройка экспертов. Президент давал расширенные полномочия, значит и на нем есть тень, пусть крутится. А раз дело о больном, значит будет закрытый режим. Накажут, конечно, за такие методы, но хотя бы не попадет в общий доступ. Страшно подумать, что было бы с женой Ная, узнай она обо всём.

Он прекрасно понял, что имел в виду сержант, когда сказал: "Двойной обман", – и почему он так себя вел. И как Цеб считал шансы тоже было ясно как дважды два. Следователь заранее знал что расскажет психопат о той смертельной игре. Но не в этом было дело.

На третий день Уоннел привел в порядок свою душу. Он не хотел отдавать завершение дела помощникам, поэтому собрал их вопросы и безо всякого интереса пошел на допрос. Постепенно чувство омерзения покинуло Уоннела, и в нем снова проснулся настоящий исследователь, уровня лучших психологов Олимпии.

Но всё главное было исследовано в первые дни. Дальше пошли уточнения и несколько простых опытов, не давших чего-то принципиально нового. Я выбрал несколько интересных моментов, и коротко предлагаю их вашему вниманию.

…

Первым делом они обсудили игру Ная и шансы Цеба попасть в него.

– Сержант прекрасный игрок, – сказал Цеб, – но он, конечно, не обманул меня. Он своим поведением всего лишь заставил меня разбить шансы. Но сделал это мастерски.

– И как же разбились ваши шансы, объясните.

– Вместо одного из двух он сделал один из трех. Он, как только вошел, сразу показал себя суровым и жестким солдатом. Потом разыграл эту сцену с вашими коллегами. Скажите, они были с ним в сговоре?

– Нет, – сказал Уоннел, – я бы знал.

– Но неважно, – продолжал Цеб. – Их реакция легко просчитывалась. В общем, сержант показал себя человеком, презирающим опасность и готовым на всё. И всё время показывал внутреннюю ярость по отношению ко мне, будто лишь чувство долга не дает ему убить меня. Любой на моем месте поверил бы.

– А вы поверили?

– У меня нет понятия веры. Есть вероятность. И она была велика.

– И к каким выводам вы пришли? – спросил Уоннел, заранее зная ответ.

– Когда он объяснял правила, он делал акцент на то, что мне главное угадать куда он отклонится. Он даже прямо произнес: "Шансы – один к одному".

– И вы, конечно, засомневались.

– Да, он так усердно заверял, что будет уходить от выстрела, что моя уверенность, что он этого не сделает, сильно возросла. Так из игры "вправо – влево" получилась игра "вправо – влево – никуда". Он блестяще разбил шансы. Демонстрировал презрение ко мне и к опасности. Якобы хочет красиво остаться на месте, а пуля пролетит сбоку от него, а он только презрительно ухмыльнется. Но особенно он укрепил мою уверенность, когда запустился таймер.

– Вы поэтому не выстрелили сразу?

– Да, я смотрел куда он смотрит. Согласитесь, если человек в его положении твердо намерен уклониться, неважно в какую сторону, то он наверняка будет смотреть на руки противнику. Но если он смотрит в глаза, значит шанс, что он не будет уклоняться, становится еще выше.

– Оцените этот шанс. Хотя бы приблизительно.

– Сорок процентов.

– Понятно. А как распределялось "вправо – влево"?

– Почти один к одному. Он так хорошо тренирован, что я никак не мог определить его предпочтений. Он правша, и поэтому рефлекторно предпочитает уклоняться влево. Но он знает, что все это знают, поэтому на его рефлекс надежды не было.

– Вы сказали "почти". Поясните.

– Это не зависело от сержанта, это зависело от помещения. Шанс на успех был чуть больше, если бы я стрелял влево. Тогда сзади сержанта оказалась бы металлическая пластина на двери, видите? Она очень узкая, да и энергия пули слишком большая, но всё-таки был микроскопический шанс, что она рикошетом отлетит назад и попадет Наю в голову. Тогда бы я выиграл.

Следователь сжал зубы и быстро вышел из комнаты. Там он напился воды и с грохотом поставил стакан на стол. Помощники напряженно молчали.

– Кто-нибудь положит сюда полотенце или нет?! – с раздражением накинулся он. – Я сколько раз должен говорить!

Через минуту допрос продолжился.

– Вы строите такую цепочку при самом мелком событии?

– Когда речь идет о жизни нет мелких событий.

– Не морочьте голову! – вспыхнул следователь. – Речь шла не о жизни, а об одной минуте!

– Хорошо, об одной минуте моей жизни, как вам угодно, – миролюбиво согласился Цеб.

Уоннел взял себя в руки. Цеб в свою очередь спросил:

– Скажите, Най правду говорил о своей семье?

– В том-то и дело, что правду. А что вам?

– Просто хочу уточнить для вашего понимания. Если бы он, допустим, солгал, а я бы об этом догадался, значит я понял бы, что он нарочно нагоняет драмы. Тогда бы он переиграл и на самом деле показал, что хочет отклониться. Я бы заподозрил его в двойном обмане, как он выразился. Тогда я стрелял бы вбок, и его шансы и вправду были бы один к одному. Но, с другой стороны, я с самого начала сказал, что видел его раньше, и он мог предположить, что я случайно знаю о его семье. Поэтому он на всякий случай сказал правду.

Уоннел всё не мог привыкнуть как это чудовище спокойно рассуждает об убийстве человека, сокрушается что не убил, да еще и трогает его семью. Иногда следователю самому хотелось пристрелить Цеба прямо здесь, поэтому он, от греха подальше, ходил на допросы без оружия. Когда становилось невмоготу, он крепко сжимал зубы и выходил в соседнюю комнату попить воды и поругать подчиненных.