Оливия Штерн - Ее нежеланный лорд [= Фарфоровая бабочка] [litres]

…Она распустила слуг, как и потребовал граф Эверси. Они выслушали молча, старик Арвин смерил Бьянку взглядом, исполненным презрения, и сразу отвернулся. Как будто она и не заслуживала, чтоб на нее смотрели. Прочие тоже расходились молча, каждый думал о своем.

– Подождите, – сказала тогда Бьянка, – это же не навсегда.

– А вы сами в это верите, миледи? – Арвин вдруг обернулся и внезапно стал похож на старого, но еще очень опасного коршуна. – Из вас веревки вьют, а вы и рады…

– Не надо, – вмешалась Дора, – не надо, Арвин. Бедная девочка…

Он всплеснул руками.

– Да что там! Бедная девочка, да! Ох, говорил я милорду, не надо эту… в дом вести. И что? Горе принесла, только горе!

Старик ссутулился и, не говоря больше ни слова, вышел. А Дора приблизилась, погладила по руке.

– Держитесь, милая. Это он все с горя. Обычно он такого… никому не говорит.

– Это всего лишь на неделю, – пробормотала Бьянка, – считайте, что у вас появились выходные дни. За неделю все решится, и я… вернусь сюда. Обещаю, что вернусь.

Бьянка вспоминала этот разговор с раздражением. Она понимала, что поступает неправильно, что совершенно не нужно возвращаться к родителям – пусть даже на неделю, что ей следует идти за Аламаром Нирсом и сидеть под дверями кабинета, в котором будет производиться экспертиза. В конце концов, Рой будет там совсем один, и ей надо быть рядом с ним, чтоб хотя бы подержать за большую, мозолистую руку… Инквизитор говорил что-то о магическом воздействии… Так может, Рой и в самом деле умер вовсе не от яда? Может, причина в ином?

Но все же она ехала в отчий дом. Что-то незримое тянуло ее туда, неприятное, вязкое. Как будто в самом деле, пожив с маменькой и папенькой, Бьянка должна была разрешить для себя нечто важное…

И вот, наконец, она выбралась у парадного подъезда. Взгляд скользил по дому, подмечая привычные детали. Толстые колонны, поддерживающие балкон на втором этаже, – на них облупилась штукатурка и отваливалась толстыми пластами. Высокие входные двери, краска местами облезла, обнажая старое дерево. Бьянка обернулась, чтобы посмотреть на липы – они нарядно зеленели, шелестя молодыми листочками. И она отвернулась, прикусив губу. Деревья оживали, слушали ветер и улыбались солнцу, тогда как для Бьянки с неба сыпался пепел, застывая на губах горькой коркой.

Их встретила Тутта, присела в заученном книксене, пряча лицо. А потом Бьянка услышала не в меру бодрый голос папеньки:

– Тутта, проводи леди Бьянку в ее комнату и подготовь ей на вечер платье.

Она лишь бровью дернула, хмуро посмотрела на родителя.

– Вечером у нас прием, – сказал граф Эверси, испытующе глядя на дочь.

– Да вы с ума сошли, – устало отозвалась Бьянка, – какой еще прием? Я овдовела, а вы…

Маменька неожиданно проворно подалась вперед и вцепилась в руку так, словно хотела оторвать.

– Милая, мы же понимаем, что тебе нужно отвлечься.

– Мне нужно погоревать спокойно, – прошептала Бьянка, – а вы устраиваете представление… неведомо для кого.

– Будут только самые близкие, друзья, – тяжело проговорил граф Эверси, – Ларно и Шико. Верита давно уже рвалась с тобой встретиться…

– И сейчас, конечно, самое удачное для этого время? А Шико? Неужели и старший здесь будет? Ему место в клинике для душевнобольных!

Папенька пожал плечами и поправил отвороты на рукавах.

– Ну а что. Да, он там был. Но сейчас ему лучше. Что ж его теперь, до конца жизни там держать?

Бьянка стиснула зубы, понимая, что сейчас расплачется от абсурдности ситуации. Это был разговор слепого с глухими. Они не слышали – и не хотели понимать ее. Для них Рой Сандор был сродни кусачей блохе, которая надоедала и надоедала. А теперь ее прихлопнули, и воцарились мир и покой. Можно жить дальше, так, как привыкли.

– Вы… – процедила она. – Вы можете приглашать кого угодно. Но я из комнаты не выйду.

Маменька охнула. Отец поджал губы, а затем сказал:

– Дело твое. Но я уже пригласил друзей и собираюсь провести с ними вечер. А тебе, дорогая, – обратился к жене, – видать, придется развлекать подруг и молодежь.

– С удовольствием, – графиня склонила голову, – я сделаю это с огромным удовольствием.

– Вот и прекрасно. Получайте удовольствие сколько хотите. А я… мне нужно побыть одной. И подумать о муже.

Резко повернувшись на каблучках, Бьянка подхватила подол длинной юбки и поспешила наверх, к себе. Она хватала ртом тягучий воздух с привкусом горечи, и все равно его не хватало. Она споткнулась о ступеньку и едва успела схватиться за перила. Случайно бросила взгляд вниз – маменька и папенька по-прежнему стояли там и смотрели на нее. На их лицах стыла смесь жалости и презрения.

«Как тогда, когда я рассказала им про узурпатора…»

Внизу, у лестницы, стояли совершенно чужие люди, которых она не знала. Выходило так, что не знала…

Постепенно охватывало ощущение нереальности всего происходящего. Как будто попала в чью-то дурную, безвкусную шутку.

– Так нет его больше, Сандора, – донеслось вслед, – ты бы радовалась, что свободна от этого чудовища!

– Я бы предпочла сейчас быть с ним! – рявкнула Бьянка.

А потом заскочила в свою спальню, захлопнула дверь и теперь уже окончательно без сил рухнула на кровать. Невыплаканные слезы душили, требуя выхода. И из горла наконец вырвался сиплый, совершенно нечеловеческий вой.

Она бы все отдала, чтобы Рой был жив и был рядом.

Крылышко бабочки сделалось теплым, Бьянка достала его из выреза платья и прижалась губами.

– Я была такой дурой, Рой, – всхлипнула она, – все делала неправильно. Все! Наговорила тебе гадостей, за что и получила. А теперь и рада бы все исправить, но поздно… увы. Почему ты оставил меня? О, мне так горько, так больно и одиноко… Никто тебя не заменит, никто.

Чувствуя, как по щекам катятся слезы, Бьянка уткнулась лицом в подушку и зажмурилась. А как бы хотелось ей, чтобы он подошел, прикоснулся к плечу… Да что там, пусть бы и сказал какую-нибудь гадость. Только бы рядом, только бы живой. Только бы видеть его кривую усмешку, чувствовать терпкий запах, смесь дорогого табака и морского бриза.

Она лежала в тишине – и думала, думала… А потом не заметила как уснула.

…Когда она оторвалась от подушки, за окном вечерело. В спальне было темно и тихо, но где-то в отдалении трепетали обрывки разговоров, неприятно-раздражающе звенел женский смех. В углу, на кованой подставке, слабо мерцал магкристалл, играя бликами на стеклах и полированных дверцах платяного шкафа. В воздухе плавал запах жареного мяса.

Но что за смех? Бьянка поморщилась.

Ах да. Граф и графиня Эверси, как и обещали, устроили прием.

И Бьянка поймала себя на том, что уже не думает об отце и матери как о родных, близких людях. Конечно, кровное родство осталось, никуда не денешься, но впрочем…