Александр Пелевин - Четверо [litres]

Его мысли плавали, светились разными оттенками, клубились дымчатым маревом и перетекали в еле слышный тонкий голос – чистый, хрустально звенящий и такой знакомый.

«В детстве отец часто возил нас к морю. Это было совсем недалеко. Мы приходили на вокзал Города Первого Солнца – это самый красивый вокзал во всей Империи, с хрустальными колоннами и механическими воротами? – а потом садились на поезд и мчались к нашему морю через оранжевую пустыню, мимо древних гор и руин старых городов, засыпанных песком.

Мы проезжали древние храмы старых богов, в которых уже никто не верил. Мы любовались из окон потрясающими закатами трёх солнц, а отец рассказывал мне о местах, в которых ему довелось побывать – а он повидал почти весь мир. Он воевал с дикарями-людоедами в джунглях Диких Островов, усмирял бунты в северных колониях, снаряжал экспедицию в Долину Золотых Черепов – место, куда до сих пор боятся забираться даже самые отчаянные храбрецы. Он искал вымерших драконов в Красных горах – конечно же, так и не нашёл.

Я слушала его рассказы и засыпала под стук вагонных колёс, и мы были всё ближе к морю.

А утром, когда Первое Солнце растекалось по бледно-голубому небу оранжевыми красками, наш поезд приезжал в город, расположенный у самого моря. Его называли Город Белой Башни».

Планета Проксима Центавра b

11 декабря 2154 года

10:50 по МСК

Войдя в кабину посадочного модуля, закрыв за собой шлюз и усевшись в кресло, Лазарев поднял щиток шлема и вытер пот со лба. Провёл ладонью по лицу, выдохнул и со всей силы стукнул кулаком по панели управления.

– Сука! Сука, сука, сука!

С его губ слетела слюна.

Он совершенно не понимал, что произошло.

– «Аврора», приём. «Аврора», приём. «Аврора», «Аврора», «Аврора». Гинзберг, Нойгард, Крамаренко. Приём. Приём… сука. Сука, сука, сука!

Снова несколько раз долбанул кулаком.

В наушниках раздавалось только шипение радиопомех.

На лбу Лазарева вздулись вены.

Он никак не мог понять, что произошло.

Выглянул в иллюминатор – песчаная буря стала сильнее, и через толстое стекло не было видно ничего, кроме грязно-рыжих завихрений. Песок оседал на стекле и скапливался толстым слоем на ободке иллюминатора.

В кабине стояла жара. Пот заливал глаза.

– «Аврора», приём. «Аврора», приём. Приём, приём. Нойгард, Гинзберг, Крамаренко. Приём.

Он вытащил из шлема наушники, вскрыл их, проверил – вроде никаких неполадок. Перезапустил систему связи посадочного модуля, проверил микрофон.

«Аврора» по-прежнему молчала.

Краем глаза он заметил, как в иллюминаторе блестит небо – порой вспышки сияли так ярко, что даже через завихрения песчаной бури мерцали разноцветные переливы на облаках.

– Сука. Сука. Сука. Сука!

Он монотонно повторял одно и то же слово, срываясь в крик, раскачиваясь из стороны в сторону и колотя кулаками то по пульту управления, то по мягким стенкам кабины, то по твёрдым гофрированным коленям собственного скафандра.

Ему хотелось, чтобы вся эта планета сгорела в адском пламени.

Он вспомнил, как его учили дышать на психологических тренингах. Надо расслабиться, принять удобную позу и начать медленно, глубоко дышать животом. Вдыхать, мысленно считая до семи, как будто наполняя живот воздухом, а потом точно так же, считая до семи, – медленно выдыхать через рот.

Вот так. Вдох… один, два, три…

– Сука, сука, сука! – и снова, брызгая слюной, ударил изо всех сил в стену кабины.

– Не ругайтесь, командир, – раздался вдруг в наушниках знакомый женский голос.

Лазарев широко раскрыл глаза, судорожно схватил пальцами наушники и прижал их сильнее к ушам.

– «Аврора»! «Аврора», приём!

– Я слышу вас, командир, – ответила «Аврора». – На корабле были неполадки со связью. Магнитная буря вывела из строя связь на «Рассвете», и мне пришлось запустить резервную систему. К сожалению, на это потребовалось время.

Лазарев откинулся в кресле и выдохнул. Хоть что-то хорошее.

– «Аврора», – сказал он через несколько секунд, отдышавшись. – Здесь большие проблемы. Команда исчезла.

– Уточните, пожалуйста.

– Исчезла в самом прямом смысле. На моих глазах. Растворилась в воздухе.

– Действительно, вашей команды нет. Ко мне поступают ваши биометрические данные, но данных Нойгарда, Гинзберга и Крамаренко я не вижу.

– И что это значит?

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Ты не знаешь этого?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – повторила «Аврора».

Лазарев зажмурился и сжал зубы.

– Хорошо, скажи мне так: может ли человек взять и просто так исчезнуть, растворившись в воздухе?

– Нет, не может.

– Тогда почему они исчезли?

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Ладно… – Лазарев снова провёл ладонью по лбу, убирая капли пота с бровей. – Что мне делать?

– Вы командир. Вы сами должны решать, что делать. Моя задача – содействовать вам в выполнении миссии. Согласно моему протоколу, пока жив хотя бы один член экипажа, миссия может быть и должна быть выполнена. Напоминаю вам, что миссия «Рассвета» сформулирована следующим образом: подтвердить либо опровергнуть данные о наличии биологической жизни на планете Проксима Центавра b, а также собрать всю возможную информацию о химическом составе грунта и атмосферы, погодных условиях, электромагнитном поле. И собрать образцы живой ткани, если таковая здесь имеется.

– Ты предлагаешь мне исследовать эту планету в одиночку?

– Во-первых, я не могу ничего предлагать, потому что я компьютер. Я могу только советовать. Если хотите – да, я советую вам продолжить выполнение миссии. Во-вторых, вы будете исследовать планету не в одиночку, а со мной.

Шикарно, подумал Лазарев.

– А что если я тоже… – он замялся, – исчезну?

– Тогда миссия не будет выполнена.

– Логично. «Аврора», чёрт… скажи мне, из-за чего человек может взять и исчезнуть? Просто так взять и исчезнуть?

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Тупая тварь.

Он снова саданул кулаком по стене.

– Ваше счастье, что я не умею обижаться.

– Извини.

– Всё в порядке.

Он взглянул в иллюминатор. Буря, кажется, стихала, и на облаках уже не сияли разноцветные отблески.

«Думай, думай, думай. Просто думай о деле», – проносилось в его голове.

Нужно добраться до грузового модуля и оборудовать на его базе исследовательскую станцию. Так предписывал протокол миссии. Снять защиту от перегрева в верхних слоях атмосферы, вбить сваи, обустроить жилой отсек, подключить аппарат генерации кислорода, соорудить метеовышку. Эта работа рассчитана на три дня для четверых. Теперь он один. Значит, двенадцать дней. Или придётся работать очень быстро.