Борис Конофальский - Длань Господня

— Так не будет пятьдесят мушкетов у кузнеца, нипочем не будет, — удивился ротмистр. — Не успел бы он столько наделать.

— Ничего, арбалеты раздадим. Собери полсотни, люди нужны будут, — высыпая Рохе в руку три десятка монет, сказал Волков. — Тут на все должно хватить. А приедешь, так пойдешь с Еганом землю себе смотреть.

— Все сделаю, — обещал Роха, садясь на коня. — Только тогда Хилли с собой возьму сержантом, он вроде пообвыкся уже на должности. А Вилли тут за старшего оставлю, он позлее будет, его и без меня побаиваются.

Волков не стал с ним прощаться. Только кивнул и пошел в дом.

Он шел и думал, что и кузнеца-оружейника, что делает ему мушкеты, неплохо бы сюда привезти, да боязно. Все та же боязнь, что придут и сожгут ему тут все горцы. Ладно-ладно, время покажет, может, так все сложится, что и его перевезет он. Бог-то милостив к своим слугам.

До обеда еще приехал сосед с юга Иоахим Гренер с сыном Карлом.

Кавалер встретил их во дворе и уже по их виду, знал, что просить буду о чем-то, он даже догадывался, о чем.

Волков не сказать, что не рад был, просто устал, шея разболелась, потому к обеду их звать не стал, хотя обед уже подали. Вернее, ничего он не устал. Не хотел хозяин Эшбахта, что бы еще и соседи видели, что у него с супругой разлад, что сидит она за обедом и слова не проронит, взгляда в сторону супруга не бросит. Холодна и надменна, словно с чужими и низкими сидит, словно все ей тут не ровня. Не хотел он славы такой на всю округу, на все графство. Хотя и понимал, что все равно слава сия его не минет. Будут люди те, что были за его столом, говорить, что нет мира в доме его. Вот и не звал лишний раз людей к себе за стол, чтобы позора такого не иметь. И говорил с ними во дворе, хотя перед тем соврал:

— Уж простите меня, что не зову вас в дом, у меня переезд, кутерьма, благородных людей и посадить некуда.

— Ничего-ничего. Понимаем. Я с просьбой к вам, сосед драгоценный, — заговорил Гренер старший, как с коня слез и поздоровался.

Волков знал о том. Он поглядел на коней, на которых приехал сосед и его сын. Мерины. На таких мужики землю пашут. Значит, на коней у этих господ денег нет.

— О чем же просьба ваша будет, сосед? — спросил кавалер.

— Дорогой сосед, — начал Гренер, чуть подумав, — старшему сыну оставлю я поместье…

Точно, Волков угадал, сейчас сосед за сына будет просить. За того, что с ним приехал.

— Второй мой сын при графе состоит, третий женился на горожанке. Теперь бюргерствует, у него и лавка, и конюшни, а это мой, — отец указал на сына, — последний сын. Нет, у меня еще есть сынок, но тот еще мал, незаконный он. Так вот, хотел я просить, что бы взяли вы моего Карла к себе в учение, уж больно не хочу я отдавать его Фезенклеверу, чему тот его может научить? Разве что чванству.

Волков понимающе кивал, но молчал. Этот Иоахим Гренер ему нравился, кавалер сразу почувствовал в нем старого вояку, еще в первые их встречи. С первого их знакомства немолодой помещик произвел на него хорошее впечатление. Честный и открытый человек. Совсем иной, чем здешние заносчивые бароны.

— Кавалер, я слышал, вы уже взяли молодых людей, может, и мой ко двору придется? — спрашивал Гренер с надеждой.

— Придется, придется, — отвечал Волков, рассматривая юношу.

Невысок, но крепок, как раз все для кавалериста. Плохонькая кираса, шлем тоже убог, подшлемник под ним стар, края торчат, нитки вылезли. Рукавицы из стеганой ткани сверху войлоком обшиты. Тесак у него пехотный, короток такой для кавалериста. Копье в руке неплохое, да и то пехотное, опять для кавалериста коротко.

— Он у меня в седле сидит хорошо, — расхваливал сына Гренер, — сидит как привязанный, и коня не мучает, видите, ростом-то не велик. И храбр, ну это вы в деле сами увидите. Самый храбрый у нас в фамилии. Я ему даже говорю, что бы потише был.

Волков соседа не слушал, он думал, что парень-то, может быть, и не плох, но ему нужно и оружие, и доспех покупать. С тем, что у него есть, он только позорить кавалера будет. Да кормить его и еще его коня — все это деньги. Все это деньги, будь они неладны.

— Хорошо, сосед, хорошо, — говорил кавалер, очень этим радуя старого кавалериста, — возьму я вашего Карла, пусть живет с моими оруженосцами, я посмотрю, на что он способен.

— Он способен, кавалер, способен, — радовался сосед, — уж не сомневайтесь. И раз так, то я пришлю гороха, бобов, сала, постного масла, чтобы он для вас обузой не был. Он привычен у меня к простой еде.

А вот от этого Волков уж точно отказываться не собирался. Этому он был рад. Последнее, что он сделал, так это задал всего один вопрос юноше:

— Так желаете ли вы, Карл Гренер, состоять при мне? Или это мечты вашего батюшки?

— Нет, не мечты это батюшки, это мои мечты, это я его просил, чтобы хлопотал он о том. Нет у меня других мечтаний, кроме как воинское дело знать, а уж других учителей тут в округе нет, что с вами тягались бы в знании воинском. Отец сказал, что таких не знает.

Хороший ответ, вроде, и льстивый, но сказано то было так честно, что тронуло кавалера.

Волков покивал головой, да, ему нравились господа Гренеры, и настолько нравились, что он решил плюнуть на кислое лицо жены, пусть хоть помрет от своей спеси и заносчивости прямо за столом, но он пригласит соседей на обед. Подумал и сказал:

— Пойдемте-ка есть, хоть и переезд у меня, а обед уже готов должен быть.

И жена его не разочаровала, едва кивнула графская дочь, бедным соседям. Только лишь кивнула и все, больше для нее их не существовало, соседи от такого приема оробели, сидели чопорно, лишний раз сказать, что-то боялись. Слава Богу, госпожа Эшбахт вскоре поднялась. Сказала что-то сквозь зубы, когда из-за стола выходила и ушла наверх. Такая вот радушная ему хозяйка досталась. Зато как ушла, так пришел к ним всегда голодный Увалень, и все стало по-другому. Без нее было лучше, и о госпоже больше никто не вспоминал. Говорили мужи о делах военных, и даже Увальня кавалер похвалил прилюдно за дело на реке, отчего тот краснел и важно надувал щеки перед новым юношей и его отцом.

Агнес стояла на коленях на столе, опершись на руки. Колени болели от твердого стола, да еще и юбки все ее были закинуты на спину. Она дышала носом и терпела свое положение. Хотя всякие злые мысли уже лезли ей в голову. Ее уже начинал злить этот старый хирург. Девушке казалось, что он держит ее в таком положении специально, для унижения. Давно уже он мог рассмотреть, как заживает рана на месте ее крестца. Давно он мог ее отпустить, а он все держал ее в таком позоре и держал. Не иначе, как специально. Или, может, нравятся старому развратнику тощие зады юных дев?

— Ну, так что же видите вы там? — не скрывая ехидства и раздражения, спросила она.