Лоуренс Десбери - На берегах Гудзона. Избранные романы

— Где Бенсон? — спросил наконец Томми.

— Где он сейчас — неизвестно. Но он собирался через несколько дней съездить на недельку в Сан- Пауль, в Миннесоте…

— Отлично, тогда и я отправлюсь в Сан-Пауль — заявил Томми и прибавил: — А где пропадает О’Кийф?

— На Адском острове, — ответил Давид Блэк.

— Что? Как? Это где?

— Я не знаю? — сказал врач.

— На Адском острове, — повторил Томми в раздумии. Он настолько громко произнес эти слова, что они долетели до слуха Джона Маннистера, постель которому была постлана в соседней комнате. Все обернулись на внезапное восклицание Этель.

В дверях стоял старик, бледный и дрожащий, и испуганным голосом кричал:

— Адский остров, не ездите на Адский остров! О, не ездите на Адский остров! Там вас ожидает безумие и смерть!

Фрэд Маннистер бросился к нему и подхватил на руки упавшего без чувств старика.

Спустя несколько дней молодая элегантная барышня, наследница Рокфеллера, Карнеджи или Мак-Кор- мика, подкатила в автомобиле к вокзалу в Оливе. Ее сопровождал молодой человек; они оба сели в поезд, шедший в штат Миннесоту.

В Оливе ходили возбужденные толки о том, что одна из богатейших наследниц Америки сбежала с каким-то молодым человеком, потому что родители не разрешили ей вступить с ним в брак, так как он стоял ниже ее по общественному положению. Обыватели городка удивлялись тому, что этот сенсационный факт не попал в печать. Впрочем, Рокфеллеры, Карнеджи или Мак-Кормики были, разумеется, достаточны сильны, чтобы заткнуть рот печати.

На большом заводе на Адском острове царило необычайное возбуждение. Что-то взбудоражило этих тупых, безнадежно равнодушных людей. В их потухших глазах горел сдержанный гнев, в их голосе звучало недовольство, их, обычно усердные, руки вяло обслуживали машины. Раздраженные и озабоченные надзиратели все чаще видели, как в перерывах рабочие собираются небольшими группами. Группировались рабочие по преимуществу вокруг Билля Уотера и Ларри Смита.

Было еще одно странное обстоятельство: люди, приехавшие с последней партией, постоянно хворали, так что в приемные часы у доктора Давида Блэка всегда бывало много народу. Это было тем более непонятно, что доктор, по-видимому, обращался с пациентами крайне грубо, проявляя по отношению к ним исключительное высокомерие. Так по крайней мере докладывали по начальству шпики господ Лэя и Беннета. Жаловался всем и негр Моисей на грубое и оскорбительное отношение нового хозяина.

Однажды вечером Блэк сидел с Лэем и Беннетом в белой вилле. Лэй праздновал день своего рождения. Изысканные вина и водки не преминули оказать соответствующее действие на Беннета; полчаса уже он лежал как бревно на диване и храпел. Лэй тоже был совершенно пьян, но у него это проявлялось иначе: молчаливый, сумрачный человек стал разговорчивым и доверчиво общительным. Трезвым оставался только Давид Блэк; он с напряженным вниманием прислушивался к словам Лэя.

— Ав конце концов это собачья жизнь! — сказал последний, залпом выпивая только что налитый ему Блэком стакан.

— Почему же, — возразил Блэк — я нахожу, что на этом острове недурно живется.

— Вы здесь только месяц, а я вкушаю это удовольствие уже целых пять лет. Вы думаете, что очень весело постоянно жить среди полусумасшедших?

— Странное воздействие климата, — задумчиво заметил Давид Блэк.

— Климата? — Лэй грубо засмеялся. — Неужели вы верите этой чепухе, Блэк?

Последний изобразил на лице удивление.

— Беннет мне говорил…

— Беннет? Да мы называем это климатом. — Он снова засмеялся. — Замечательно только, что климат этот оказывает воздействие исключительно в стенах фабрики.

Блэк молчал, ожидая дальнейших излияний пьяного.

— И когда я подумаю о «старике», который каждое воскресенье ходит в церковь, открывает детские приюты… вы имеете представление, сколько человеческих жизней у него на совести? Два года выдерживают здесь люди, самое большее два года. Потом они либо умирают, либо попадают на другой остров…Я не потому говорю, что жалею этих людей, — я ненавижу пролетариев, — но я впадаю в бешенство, когда думаю о старике… Он ведет роскошную и спокойную жизнь, а я… но в конечном итоге на моей совести нет убийства…

— Но? — неопределенно спросил Блэк.

— Я был секретарем у старика, а Беннет его уполномоченным, — сказал Лэй. Потом он словно внезапно очнулся и раздраженно крикнул:

— Это вас нисколько не касается, Блэк! Как вы смеете задавать подобные нескромные вопросы?

— По рассеянности, — в оправдание сказал Блэк.

Но пьяный Лэй уже забыл о своей вспышке.

— Да, Беннет был уполномоченным. Мы с ним играли на бирже… Ах, эта проклятая Уолл-Стритт [9] Сухими называют штаты, в которых закон запрещает употребление спиртных напитков. . Однажды мы спекульнули на понижение… Да… А надо было играть на повышение… И вот… бывает иногда… мы попались старику в лапы… Мы оба были готовы на что угодно, лишь бы избежать тюрьмы.

Лэй потянулся за бутылкой и еще раз наполнил свой стакан.

— Старик… — снова начал он, — иногда мне кажется, что он и не человек вовсе… Ему недоступны никакие чувства, он холоден как лед, крепок, как сталь… Ему нужны только деньги, деньги, деньги… Кстати, скоро вы будете иметь удовольствие лично познакомиться с ним… Он приедет сюда вместе со следующим транспортом, недели через три примерно…

— Вот как, — равнодушно заметил Блэк, и затем, как бы небрежно, добавил:

— Я не могу понять, как это вам удается находить все новых и новых рабочих.

Лэй улыбнулся.

— В Америке миллионы безработных. Люди готовы идти за дьяволом в ад, лишь бы найти работу… Впрочем, они ничего не знают. Мы заключаем с ними договор на три года… жалованье приличное… а уж раз они попали сюда к нам…

— Понимаю…

Лэй усмехнулся, невнятно напевая что-то.

Через некоторое время Блэк снова задал вопрос:

— А что за старый профессор, о котором все здесь толкуют?

Лэй пристально посмотрел на него.

— Вы откуда знаете о нем?

— Мой негр Моисей как-то говорил о нем.

Лэй нахмурил лоб.

— Это очень характерная для старика история. — Он запнулся.

Блэк почувствовал, что у него холодеют от волнения руки. Будет он продолжать? Надо его подзадорить.

— Мне кажется, Лэй, что вы несправедливы к старику: вы вспоминаете о нем с ненавистью и потому…

— Заткните свою глотку, проклятый молокосос. Я отлично знаю, что говорю. Профессора замучили насмерть. Да. Вам это кажется невероятным? Это был честный старик, этот Джон Маннистер… Что такое, отчего вы так вздрогнули?