Лоуренс Десбери - На берегах Гудзона. Избранные романы

Маннистер, стараясь владеть собой, ничего не сказал. Он так радовался предстоявшей встрече. Отец всегда был его самым близким, самым чутким другом. Мать красивая и равнодушная женщина, которая не любила его и к которой он не чувствовал никакой привязанности, умерла, когда ему было пятнадцать лет. С тех пор он был неразлучен с отцом до того дня, когда он, получив докторский диплом, решил принять участие в экспедиции, отправившейся для исследования северного полюса.

— Когда он умер? — глухо спросил наконец Маннистер.

— Уже скоро полгода…

— Где?

— В Таллахасси. Он долго болел. Дядя поместил его в клинику. Но, несмотря на самый тщательный уход, болезнь привела к роковому концу.

— Дай мне адрес врача, который лечил его, — сказал Маннистер. — Я поеду в Таллахасси, там узнаю…

— Милый Фрэд, даже этого утешения я не могу дать тебе, — вздохнула миссис Брайт. — Доктор Броун три месяца тому назад утонул, катаясь на лодке.

— Где похоронен мой отец?

— Он покоится в семейном склепе, рядом с твоей матерью.

— Он не оставил мне письма? записочки? ни слова?

— Он лишился рассудка за несколько месяцев до смерти.

— Мой отец!? Этот спокойный уравновешенный человек! — воскликнул недоверчиво Маннистер.

— Он переутомил свои мозги. Так что если бы тебе и удалось найти дома какое-нибудь письмо от него, ты можешь быть заранее уверен, что ничего, кроме безумного бреда, в нем не окажется.

Ее холодные глаза испытующе смотрели на молодого человека. Так как он упорно молчал, она после короткой паузы заговорила снова:

— Я понимаю, какой это жестокий удар для тебя. Мы все так любили твоего отца.

Фрэд Маннистер украдкой бросил на нее гневный взгляд. Он ясно представил себе старого ученого, смущенного, растерянного, в кругу этой семьи, с которой его связывало только то, что, будучи молодым человеком, он решился жениться на сестре Генри Брайта. Капризная молодая девушка влюбилась в красивого химика, который и тогда уже был чудаковат и беспомощен, как только отрывался от научных занятий.

— Я пойду, — сказал Фрэд Маннистер, внезапно почувствовавший сильную усталость. — Я приду потом повидаться с дядей.

Он встал. В то же мгновение маленькая ручка откинула портьеру и из смежной комнаты вошла Этель Брайт.

Фрэд Маннистер был изумлен, увидав кузину. Он оставил ее задорной и здоровой двенадцатилетней девочкой, а теперь перед ним стояло бледное, худенькое, нежное существо с беспокойно горящими глазами. Дочь казалась гораздо старше матери.

— Фрэд! — Этель протянула ему руку. Ее глаза наполнились слезами.

— Какое грустное возвращение. Милый дядя…

Фрэд удержал ее руку в своей. Он почувствовал в ее тоне искреннее участие, и ему стало легче.

— Все так грустно, — как бы про себя сказала девушка. — Да, грустно и ужасно.

Большие темные глаза стали еще больше. Этель вздрогнула.

— Этель!! — резко крикнула миссис Брайт.

— Неожиданная встреча с тобой взволновала ее, прибавила она, обращаясь к Фрэду. — Наша бедная Этель чрезвычайно нервна.

Девушка уселась в углу и не произнесла больше ни слова. Маннистер простился и уехал к себе в гостиницу.

Вечером к нему пришел О’Кийф. Друзьям было о чем порассказать друг другу. Фрэд Маннистер не скрывал своей скорби по поводу смерти отца.

— Не знаю, — задумчиво сказал он, — но что-то в рассказе тети звучало фальшиво. У меня все время было странное чувство, точно она боится чего-то. Я подозреваю, что они скверно обращались с бедным стариком.

— Ты, пожалуй, можешь разузнать что-нибудь в Таллахасси. Я на твоем месте съездил бы все-таки туда, — сказал О’Кийф.

Фрэд Маннистер кивнул.

— Я собираюсь.

Было уже поздно, когда О’Кийф собрался уходить. Фрэд Маннистер пошел провожать его. От бешеной суеты и движения на улицах у него кружилась голова. Мимо мчались автобусы; на крышах всеми цветами радуги переливались все одни и те же буквы: «ЭМС». Те же огненные буквы «ЭМС» смотрели и с высоты небоскреба. Пробежал с пачкой листков под мышкой бледный и тщедушный мальчик, лет десяти. Он сунул Фрэду Маннистеру листок, на котором по пунцовому полю выведено было золотом «ЭМС».

— Новое рекламное помешательство, — заметил Фрэд Маннистер. — Нью-Йорк остался все тем же.

— Помешательство, которое приносит изобретателю миллионные доходы, — мрачно ответил О’Кийф.

— Что означают эти буквы?

Это сокращенное название одного косметического средства: «Эликсир молодости и совершенства».

Фрэд Маннистер улыбнулся.

— Средства для красоты — это очень старая вещь. С тех пор, как существуют на свете женщины, существуют и средства для красоты. Однако, ни одно из них не защищает от старости.

— «Эмс», однако, как будто действительно обладает этим свойством, — возразил О’Кийф. — Присмотрись завтра к дамам из верхних десяти тысяч [4] Верхние 10.000 — нью-йорская денежная аристократия. . Женщины, у которых есть две взрослых внучки, похожи на восемнадцатилетних. Богатые женщины освобождены от последней заботы, которая у них еще была. Они могут, разумеется за высокую цену, приобрести вечную молодость. А для того, чтобы наслаждение было полно, — с горькой улыбкой добавил он, — они имеют возможность сравнивать себя с бедными труженицами, которые быстро стареют от нужды и горя.

— Теперь я понимаю, почему я не сразу узнал свою тетушку и принял было ее за дочку. А кто изобрел это средство?

— Неизвестно. Вероятно, какой-нибудь бедный неудачник, который получил за это ломаный грош, а фабрикант загребает на этом деле миллионы.

— Кто же этот счастливый фабрикант? — спросил Фрэд Маннистер.

— Твой дядюшка, мистер Генри Брайт.

Фрэд Маннистер бесцельно бродил по улицам. Он не мог освоиться с окружавшей его прежде обстановкой. Эта стремительность и беготня, дикий рев автомобилей, вой сирен, стук, грохот, гул, упирающиеся в облака постройки — неужели это тот самый город, который он покинул шесть лет тому назад? Здесь жизнь бьет ключом, кипит работа, а там, откуда он пришел, в жутком безмолвии стелятся сверкающие ледяные пустыни, безжизненные, мертвые. И это почти рядом, на одной и той же планете.

Он неторопливо шагал по аристократическим улицам, разглядывая богатые особняки. Богатейший в мире город. Внимание Фрэда задержалось на великолепном школьном здании. У подъезда, дожидаясь, стояла целая шеренга автомобилей. Маннистер улыбнулся: «Теперешней молодежи живется хорошо, ей даны все возможности для развития».

Он пошел дальше и добрался до оживленных улиц Сити. На одном из перекрестков гудела огромная толпа. Фрэд Маннистер протолкался вперед и обратился к рядом стоявшему человеку: