Жан-Габриэль Косс - Цветные карандаши [litres]

Шарлотта, совершенно верно истолковав изумленное молчание, гладила дочку по голове.

– А есть на столе карандаш еще какого-нибудь цвета?

– Вот этот. – Луиза взяла карандаш. – Я нарисую над мышкой небо.

Шарлотта подала руку Артюру. Из висящей у нее на плече сумочки торчала сложенная белая трость. Они с трудом пробирались среди толпы в музее Орсе. Посетители кучками стояли у картин с преобладающими красным или розовым цветами, некоторые, например, застыли как приклеенные, разглядывая «Клетчатую блузу» Боннара. А рядом прилично одетая дама лет пятидесяти созерцала совершенно серое полотно, вытаращив глаза и разинув рот. Переступая с ноги на ногу и слегка покачиваясь, она чуть хрипло дышала.

Артюр с Шарлоттой поднялись на второй этаж по лестнице с красным ковром, напоминающей ступеньки Каннского фестиваля. Внезапно Артюр потянул Шарлотту за рукав. «Вот она», – сказал он, остановившись перед «Завтраком на траве» Эдуарда Мане. Высыпавшиеся из корзины вишни выделялись словно крохотные оазисы цвета на холсте разных оттенков серого. Шарлотта, ориентируясь при помощи освещения, остановилась перед картиной и сосредоточилась, чтобы пробудить свои сверхразвитые четыре чувства.

Монументальное полотно слегка поглощало окружающие звуки. Шарлотта ощущала запах старых картин, разбавленный запахами посетителей музея. Она старалась представить себе четырех персонажей, вписанных в треугольную композицию, почувствовать на себе взгляд обнаженной женщины, которая вышла из воды и теперь беспечно грелась на солнце, сидя на траве рядом с двумя одетыми мужчинами. У Шарлотты сердце забилось быстрее, ладони слегка увлажнились, дыхание участилось. Шарлотта десятки раз приходила в музей Орсе и всегда чувствовала себя ущемленной, из-за того что не может дотронуться ни до одного из этих шедевров. Ей бы так хотелось прикоснуться подушечками пальцев к творениям великих художников. Почему нельзя позволить нам, слепым, хотя бы один раз потрогать картины? Почему не позволить нам приобщиться к мировой культуре? – думала она всякий раз, когда бродила по музею. Всего один раз.

Разумеется, Шарлотта прекрасно знала, что от постоянных прикосновений пальцев и от едкости крохотных капелек пота любая материя сотрется, и живопись исчезнет. Но всего один раз…

– Сегодня я верну краски шедеврам импрессионистов. Ради этого можно сделать небольшое исключение, – сказала она в свое оправдание Артюру.

– Конечно. Тем более что у твоей дочери тоже впечатляющий… импрессионистический колористический дар! – подбодрил он ее, не вполне, правда, уверенный, что удачно пошутил.

Но Шарлотта с улыбкой достала из сумки Луизин рисунок и рулончик многоразового скотча и протянула их Артюру. Услышав четырехкратный треск рвущегося скотча, глубоко вздохнула.

– Скажешь мне, когда будет можно, – шепнула она.

Артюр высматривал музейных смотрителей. Их было двое, они сидели с левой стороны от картины, метрах в десяти, и пристально наблюдали за толпой. Их внимание отвлекла довольно шумно ввалившаяся в зал группа студентов.

– Давай!

Шарлотта осторожно приблизилась к картине, держа перед собой рисунок. Почувствовав, как лист бумаги соприкасается с льняным холстом, приложила рисунок к картине Мане слева внизу и совсем легонько прижала уголки с кусочками скотча. Увидевший эту сцену турист разинул рот. Луизина мышка словно грызла рассыпанные Эдуардом вишни. Зеленовато-голубое небо рисунка растворялось в серо-голубых отсветах скатерти. Персонаж, сидящий в правой части картины, с несколько изумленным видом показывал пальцем на мышку. Шарлотта вытерла руки о юбку, чтобы убрать выступившую на подушечках пальцев тончайшую пленку пота, и осторожно приложила их к картине. С бесконечной нежностью провела по ней руками, следуя за впадинками и бугорками краски и замирая на нескольких выпуклых мазках, чтобы полнее впитать ощущение. Обнаженная женщина смотрела на нее доброжелательно, как будто просила продолжать.

Свист музейного смотрителя донесся до Шарлотты совсем приглушенным. Она его не слышала. Она уже вообще ничего не слышала. Ее мозг стал продолжением пальцев, которые свободно бродили по холсту как хотели. Ее сознание изменилось. Ее пальцы – словно десять передатчиков, отправляющих сведения через ее нервную систему в ее соматосенсорную кору. Тысячи нежных и неясных ощущений, передаваясь через нейронные связи, прокладывали себе путь к ее сознанию. Шарлотта постигала гениальность Мане, наконец-то воспринимая гармонию его красок. Другие нейронные возбуждения вызвали непроизвольное резкое напряжение и ломоту в затылке. Веки ее трепетали все быстрее.

Оба смотрителя сорвались со своих стульев. Артюр бросился им наперерез, растопырив руки, чтобы дать Шарлотте возможность еще несколько секунд побыть с картиной. Но это оказалось уже ни к чему – смотрители не рвались вперед, они остановились как вкопанные, ошеломленно переводя взгляд с детского рисунка на картину мастера. Темно-зеленые тона заднего плана набрали прежнюю глубину. Голубая скатерть вновь подчеркивала чуть розоватую белизну кожи обнаженной женщины. И смотрители, и посетители вновь воспринимали спектр цветов с длиной волны от 450 до 570 нанометров, то есть всю совокупность зеленых и синих тонов. На полотне оставалось еще много серых участков, но шедевр вновь обрел прежнюю власть. Толпа перед картиной и рисунком быстро росла. «Amazing… asomhroso… tolle… fantastiskt…» [15]– восторгались кругом на всех языках. [16] «Sugoi!» [16] Обалденно! (яп.) – воскликнула японская туристка, указывая пальцем на небесно-голубые глаза туриста с севера.

Оба смотрителя дружно и не раздумывая повернулись спиной к грызущей вишни в зеленой траве мышке, стараясь сдержать напирающую и все более плотную толпу. Артюр, в той же позе, с широко раскинутыми в стороны руками, присоединился к ним, чтобы Шарлотта могла еще несколько секунд исследовать каждый квадратный сантиметр картины. Особенно долго она задерживалась на лицах персонажей.

Теперь она дрожала всем телом, голова ее запрокинулась назад. Шарлотта впала в транс. Спокойными выглядели только подушечки ее раздвинутых пальцев, поглаживающих картину. За темными стеклами очков стали видны закатившиеся глаза.

Артюр с легкостью взломал заднюю дверь впавшей в спячку фабрики Гастона Клюзеля.

– Один шанс из тысячи, – сказал он Шарлотте, осторожно пробираясь внутрь.

– Но все-таки это шанс, – ответила она, входя в старое здание следом за ним.

Ее тотчас накрыли запахи пигментов, дерева и воска, смешанные с запахом машинного масла.

– Если здесь остались карандаши, то где они могут быть?