Теодора Госс - Европейское путешествие леди-монстров

– Если это аббатство похоже на итальянские монастыри, – сказала Беатриче, – то эта стена идет кругом. Эти ворота и, может быть, еще одни, поменьше, сзади – вот и все входы и выходы. У меня есть одна мысль. Кажется, в этом путешествии я становлюсь немного похожей на тебя, Кэтрин.

Кэтрин поморщилась:

– Ты так говоришь, как будто это что-то плохое. Ну ладно, что там у тебя за мысль?

– Прежде всего мы должны снова сделаться святыми сестрами.

Уфф, вот уж чего Кэтрин никак не хотелось. Но она была заинтригована: Беатриче так редко брала на себя активную роль. Чаще всего она сдерживала других и давала мудрые советы. Что же она придумала теперь? И Кэтрин без возражений снова надела камилавку, повернулась спиной, чтобы Беатриче завязала ее сзади, а затем сама завязала камилавку Беатриче. Теперь лента и, наконец, вуаль. Но как же ее приколоть, если обе булавки сломаны? Однако и обломки, оставшиеся в карманах, прошли сквозь грубую ткань и держали неплохо.

– А как быть с фартуками? – спросила она.

– Если бросить на улице, подумают, что их сдуло ветром с балкона, – сказала Беатриче. – Иди за мной и ничего не говори – держи в руке четки и делай вид, что читаешь про себя молитву. Внутрь мы все равно не попадем – в такие монастыри могут входить только мужчины. Но можно хотя бы кое о чем расспросить. Veni, panthera [112] Идем, пантера ( лат .). .

Почему это Беатриче вдруг заговорила на латыни? Кэтрин двинулась за ней. Они дошли до конца улицы, туда, где она переходила в маленькую площадь. С одной стороны была желтая стена с воротами. Сквозь решетку Кэтрин увидела церковь, такого же цвета, что и стена, с красной черепичной крышей и колокольней, которую она заметила еще раньше. Рядом стояло большое прямоугольное здание, похожее на дормиторий.

Беатриче потянула за шнурок звонка, который они слышали раньше, когда звонил Сьюард. Через несколько минут вышел все тот же монах в коричневой рясе – а может, какой-то другой. Как их различишь?

– In nomine Dei, salvete, Frater [113] Во имя Бога, приветствую тебя, брат ( лат .). , – проговорила Беатриче. И добавила еще что-то на латыни. Кэтрин если и знала когда-то латынь, то лишь совсем чуть-чуть. Прендик немного учил ее на острове, но в основном тому, что сам когда-то декламировал наизусть в школе. Из всего, что говорила Беатриче, Кэтрин поняла только одно слово: aqua – вода.

Монах что-то ответил, кивнул и пошел обратно к дормиторию. Исчез за дверью.

– Гляди! – сказала Кэтрин, так тихо, что ее могла расслышать только сестра Беатриче. У входа в церковь стояли Сьюард и Вамбери. Еще один монах в коричневой рясе вышел из церкви, и они стали о чем-то беседовать. Монах оживленно жестикулировал. Он сделал им знак идти за ним, и все трое вошли в высокую церковную дверь.

Тут как раз вернулся монах, с которым говорила Беатриче. Он принес две оловянные кружки и – о, райское блаженство! – чистой холодной воды. Даже если никаких сведений от него получить не удастся, ради одной воды уже стоило сюда идти.

Беатриче обменялась с монахом еще несколькими словами, вернула пустые кружки и изобразила что-то, что Кэтрин поняла как знак благодарности. Она двинулась за Беатриче вдоль стены, а затем обе свернули на узкую улочку, где уже никто из аббатства не мог их услышать.

– Это аббатство Святого Игнатия, – сказала Беатриче. – Он говорит, что здесь около сорока монахов, и они живут в полной изоляции от мира. Здешний аббат – святой человек. Но какой же это святой, если он имеет дело с такими, как Сьюард и Ван Хельсинг?

– А что это за войска, о которых говорил Сьюард? – спросила Кэтрин. – Я не заметила никакой армии. Тут все мирно, как… ну… как в церкви.

– Может быть, он имел в виду монахов? – Вид у Беатриче был озадаченный. – Но зачем монахам воевать на стороне Ван Хельсинга? Не понимаю…

– Я могу попробовать заглянуть туда, – сказала Кэтрин. – Может быть, на эту стену можно где-то вскарабкаться…

– Нет, – сказала Беатриче. – Кэт, я знаю, что ты любишь убегать одна и разведывать. Ты как Рикки-Тикки-Тави у мистера Киплинга: твой девиз – «беги, разузнай и разнюхай». Но нам пора искать мисс Мюррей. Может быть, она расскажет нам, что все это значит, и прояснит самое главное.

– А что главное? – спросила Кэтрин. Она понюхала воздух. Река была справа, и не так далеко, как она поначалу предположила.

– Кто такая миссис Харкер? Если это она похитила Мэри и остальных, наш первый долг – найти ее и освободить их. Если бы я знала, что на эту слежку у нас уйдет столько времени, я бы уговорила тебя сначала найти мисс Мюррей, а потом идти наблюдать за Сьюардом и Ван Хельсингом. Теперь я вижу, что у тебя инстинкт такой – выслеживать добычу. Это многое объясняет.

– Ты бы радоваться должна, – сказала Кэтрин. Конечно, у нее охотничий инстинкт – она же пума. И уж, кажется, не Ядовитой девице ее осуждать! – Если бы не я, ты бы даже и не узнала про миссис Харкер, кто бы она ни была. Если мы сейчас повернем направо и пройдем несколько кварталов, то снова выйдем к реке. Дорога через мост ведет к Национальному музею.

Конечно, они узнали меньше, чем Кэтрин рассчитывала, но все-таки хоть что-то узнали. А теперь нужно встретиться с мисс Мюррей, обменяться информацией и спасти Мэри, Жюстину и Диану (и Люсинду, конечно, тоже) от этой миссис Харкер и Общества алхимиков.

Мэри, немного подавленная и смущенная, спускалась по роскошной лестнице. Накануне вечером она так устала, что после того, как Мина пригласила их в дом и угостила легким ужином, сразу же пошла спать. Им, конечно, еще многое нужно было обсудить, но Мина сказала:

– Это мы успеем и завтра. Как раз и граф вернется – его ждут поздно вечером, так поздно, что вам не стоит его дожидаться. Уж лучше обсудим всё, когда все будут в сборе.

Теперь, наутро, она уже чувствовала себя более или менее человеком – причем голодным человеком! Вчера она не особенно приглядывалась к окружающей обстановке. Она легла спать в большой спальне, радуясь, что впервые за все время их путешествия спальня у нее отдельная. Никакой Дианы рядом, и никто не разбудит ее храпом! Только утром она с удивлением огляделась вокруг. Спальня была и правда очень большая, с высоким расписным потолком, где греческие боги и всевозможные нимфы, кажется, самозабвенно предавались языческим игрищам. Точно сказать было трудно: краска уже выцвела, а кое-где и штукатурка пошла трещинами. Кровать была великолепная, хотя полог тоже выцвел: некогда малиновая парча сделалась розовой, обтрепалась по краям и потерлась в нескольких местах, сквозь которые проникал солнечный свет. Но белье было старинное, тонкое, от него пахло лавандой. Раковина у окна вручную расписана розами в стиле прошлого века. Из окон видны были липы в парке вокруг Национального музея – белого здания в неоклассическом стиле, которое можно было разглядеть сквозь густую листву. Из-за окон доносилась какофония птичьих голосов.