Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

– С ума сойти, – сорвалось с дрожащих губ Корня.

– Не надо, – сипло возразил Най. – Не затем ты чудо сотворил, чтобы потом с ума сходить.

Его пальцы касались струн привычно и уверенно. Но было что-то и кроме этой уверенности… что-то такое, что никогда не было привычным… что-то, совершившееся впервые… то, чего Най не забудет никогда.

Закончив мелодию, он без единого слова протянул лютню девочке. Та взяла ее – тоже безмолвно.

И тут дверь распахнулась настежь, и на пороге возникли плотник с женой.

– Это откуда? – спросила женщина. – Где взяли, обормоты? Она же дорогая, наверное…

Горестно замерший Шелковая Лапа. Корень, мгновенно заслонивший собой сестру – и пусть только кто попробует подойти, родители там или не родители! И глаза девочки, набухающие тяжелыми слезами…

– Эту лютню изладил ваш сын, – жестко и повелительно произнес Най. – И даже не вздумайте ее продавать.

– Это еще почему? – грозно вопросила жена плотника, напрочь вылетая из дурацкого образа певчей коровы и становясь собой – Медведихой. Той, что будет насмерть биться, защищая свою берлогу и медвежат от постороннего вторжения.

Вот только Най вторгся не затем, чтобы нападать, а чтобы защищать – и берлогу, и медвежат. В том числе и от самой медведихи, если она неправа.

– Потому что когда Государев Наставник придет заказывать лютню для своего младшего сына, – со злорадным весельем заявил Най, – он всенепременно захочет сначала эту послушать. Чтобы знать, на что мастер способен.

– Государев… Наставник?!

Женщина так и замерла с открытым ртом. Она явно была близка к обмороку.

Плотник хотел было что-то сказать, подумал, закусил свой вислый ус и не примолвил ни слова.

– А я разве справлюсь? – взволнованным звенящим шепотом спросил Корень.

Най наклонился к самому его уху.

– Школа для брата и тебя, – почти мурлыкнул он вполголоса. – Учительница музыки для сестры. Много-много отличного дерева для всех вас – и талисманного, и кедра, и какого захочешь. Никаких учителей всяких там манер. И матушка в своем рассудке – как только в себя придет и поймет, по какой ты части пойдешь. Так как?

– Справлюсь, – решительно обещал мальчик.

На свой лад Медведиха оказалась права. Кто знает, долго ли еще шел бы ее сын к своему призванию, не отбери она у дочери лютню? А сейчас слезы сестры пролились на руки брата мастерством. Гадальщик не прилгнул ни словом насчет будущей известности Корня Самшита. Ему еще и двойной восьмерки не сровнялось, когда она шагнула далеко за пределы Далэ. А когда инструмент его работы впервые покинул страну, со всем бережением уложенный в сундук иноземного посла, Корню только-только испонилось двадцать. Ему была суждена долгая жизнь, полная доброй славы.

Най еще не мог об этом знать – да и откуда, он ведь сыщик, а не гадальщик. Но он точно знал, что первую лютню Корня Самшита его руки запомнят навсегда…

… – Вот так, – произнес Вьюн, закончив свое повествование. – Теперь можно считать точно доказанным, что именно гадальщик Кин Шелковый Пояс побывал в семье мальчика, которому Чистое Зеркало нагадал будущую славу. И что наговорил его матери уйму… скажем так – рекомендаций по воспитанию. И она им последовала. Цели своей он не достиг, но напакостить все же сумел. – Най помолчал и добавил неожиданно, – Жалко их всех – просто сил нет. Особенно девочку. Хлебнула она… горячего. Ну, и мать тоже жаль – когда она поняла, что натворила… так бы и вывернул этого мерзавца наизнанку! А дети хорошие. И руки у всех троих просто золотые. Даже у Вишенки – в ее-то годы…

– Кстати! – Разумеется, Тье не мог не воспользоваться поводом заставить Ная позабыть о печали. – А как же мой лисенок?

Най усмехнулся и вынул игрушку из рукава.

– Держи.

Сработан лисенок был отменно. Он мог махать хвостом и шевелить ушками. Пастишка у него тоже была подвижной. Возможно, именно это и делало его мордочку такой лукавой и неотразимо хитрой.

– Точно, весь в тебя! – хищно умилился Хао.

Тье в ответ скорчил рожицу, становясь окончательно похожим на лисенка.

Най поневоле рассмеялся.

– Ну, а у тебя что? – спросил он у Шана.

Тот только вздохнул.

– А у меня такое, что с души воротит.

– Даже так?

– Даже так. Понимаешь, эта твоя Медведиха… она ведь на самом деле тетка не злая. И даже не так чтобы очень дура.

– Пожалуй, – согласился Най. – На свой лад котелок у нее все-таки варит.

– Так и есть. Но если набросать в этот котелок всякой дряни, то и варево получится с гнуснинкой.

– Вот этот мерзавец ей и набросал, – подхватил Тье.

– Точно. Но заметь, она это не со зла делала. Да, замучила семью тарелками. Да, обделяла остальных детей. Лютню дочери продала. Но зла настоящего в этом не было. Только дурь. Все-таки чего в человеке нет, того и не появится. Хоть ты как в него пихай. Нет, там, где я был, все куда хуже…

– Насколько? – поинтересовался Най.

Шан поднял на него хмурый взгляд.

– Ты себе даже не представляешь…

… Если Медведиха, даже и в ипостаси певчей коровы оставалась созданием, по большому счету безвредным и в чем-то даже симпатичным – Шан таких женщин видел не раз, понимал их и даже отчасти сочувствовал, хоть они и могли разнести все вокруг себя просто по доброте душевной, – то зрелище, с которым ему довелось столкнуться, оказалось куда как более безотрадным.

Даром что жена купца наверняка была намного красивее жены плотника.

Безусловно красивее.

Тонкая талия, высокая грудь, пышные волосы, перевитые жемчужными нитями, узкие брови, чувственный рот – хороша, ничего не скажешь. Холеная, ухоженная – и одета к лицу. Вот разве что лицо это чуть более смугловато, чем требует нынешняя мода – но такую мелочь легко исправить белилами или светлой пудрой.

Однако на красавице по прозванию Бирюзовый Браслет не было ни пудры, ни белил. Это, во-первых. А во-вторых, зла она была, как целый рой шершней – и при этом вдобавок чем-то крепко встревожена, хоть и старалась свою тревогу скрыть. Однако ей это не удавалось. Жену купца выдавало все. Например, припухлые веки – наверняка от слез… так вот почему она не накрашена! И наверняка, узнав о визите сыщика из управы, спешно вымыла лицо холодной водой. Но так можно скрыть следы недавних и недолгих слез – а долгий плач так не замаскируешь. Умыться она успела, а наложить косметику – нет, это дело не быстрое. Обычный случайный гость мог бы и не заметить, но Шан все-таки сыщик. Заплаканные глаза, напряженный рот… а еще – основательный синяк на скуле ее ключницы. Или, как ее предпочитали называть в этом семействе, домоправительницы.

Домоправительницу эту по прозванию Куница Шан бы на месте хозяйки дома бить поостерегся – даже в самом что ни на есть раздрае. А удар был нанесен именно хозяйской ручкой. Никто из слуг бы просто не осмелился. На редкость властная особа – и невысокий рост ей в том не помеха. Жилистое гибкое тело, уверенная посадка небольшой головы… как есть куница! Такая любую белку загрызет и даже не отряхнется. У этой сорокалетней мегеры слуги наверняка по струночке ходят и лишний раз вздохнуть боятся. Нет, скулу ей разукрасил точно кто-то из хозяев. Сам купец – или его жена?