Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

Лютни с еловой декой Наю попадались, и звучали они хорошо. Но – половицы?!

– А посмотреть можно? – попросил он.

– Смотрите, – помолчав, разрешил Корень и снял полотно с лютни.

Най на какой-то момент просто языка лишился. Благородные обводы поражали своей соразмерностью. Тот, кто мог убить этот инструмент, заслуживал наихудшей кары. И какой-то мальчишка, не мастер даже, простой сын плотника, вернул лютню с того света.

Немыслимо.

Нижняя часть короба была подобрана из кусочков разных пород. Они складывались в изящный рисунок – словно бы всегда были именно здесь по замыслу, впервые эту лютню породившему. Верхняя дека, лишенная каких бы то ни было украшений, сияла беспорочной красотой исполнения.

Затаив дыхание, Най кончиками пальцев погладил деку, а потом осторожно пристукнул по ней. Раз, и другой.

И лютня отозвалась.

Боги и духи, Корень – как тебе это удалось?!

Каким небывалым талантом их дыхание окутало твои руки! И ты не растратил их дар впустую.

– А почему без струн? – хрипло спросил Най, не в силах отвести взгляд от явленного ему чуда.

– Потому что денег покуда нету, – вздохнул Корень. – Тут ведь абы какую дешевку не поставишь.

– Правда твоя, – отсутствующим тоном произнес Най. – Абы какая сюда не пойдет…

Он с сожалением оторвался от созерцания лютни, вытащил кошелек, вывернул на верстак его содержимое и отодвинул в сторону от остальных монет две серебряные.

– Так, Лапа, – сказал он, решительно вкладывая серебро в ладонь обалдевшего подростка. – Бегом беги в ближайшую хорошую лавку, которая по музыкальному делу. Спросишь шесть парных струн для средней лютни из семейства «Чистый нефрит».

– Так ведь разве струны столько могут стоить? – ошалело спросил Шелковая Лапа.

– Столько они и стоят, можешь мне поверить. И чтобы не жмотился. Бери на все. И пусть даже не думают тебя надурить. Скажи, для столичного лэ покупаешь.

– Врать нехорошо, – мягко укорила его доселе молчавшая Вишенка.

Ай да тихоня!

А вот теперь я вижу, кто из вас самый честный.

– Я не вру, – улыбнулся в ответ Най. – Я и правда из столицы. И отец у меня генерал. Честно.

– Он не врет, – разлепил каменные от напряжения губы Корень.

– Спасибо, – не без удивления поблагодарил его за нежданное доверие Вьюн.

– Правда? – усомнилась девочка.

– Ты же видела, как он за столом управлялся. Точно – высокородный. Мне так никогда не суметь, хоть меня всю жизнь благовоспитанным манерам учи.

– Ну, это тебе только кажется, – возразил Най. – Обвыкнешься, сам и не заметишь, как. Дружок, а ты чего ждешь? Дуй живо в лавку – одна лапа здесь, другая там!

Шелковая Лапа подхватился и опрометью вымелся вон из сарайчика.

Время до его возвращения Най провел наиприятнейшим образом. Корень рассказывал ему, как он заново выглаживал поведенный гриф, как перебивал лады и вырезал колки – такая мелочь, а ведь и тут все выполнить надо в точности. А потом мальчишка принялся хвастаться. Не своим мастерством, нет. Свое мастерство – оно в руках, а руки к тебе с рождения приделаны, так и чем тут хвалиться? Это все равно, что веснушки на собственном носу в золотую монету за штуку ставить. А вот брат и сестра…

Сначала Наю показали, какие замечательные игрушки режет Вишенка. Несмотря на малолетство, пальцы у дочери плотника оказались сильными и точными, а вкус – безупречным. Игрушки были очаровательны. В особенности Ная заворожил лисенок с хитрющей улыбкой – точь-в-точь как у Тье.

– Можно, я его у тебя куплю? – попросил Най. – Он на лончака моего похож. Подарю ему на счастье.

– Так возьмите, – помотала головой девочка.

– Так – не возьму, – ответил Най. – Это ведь ты училась резать, верно? За первоучебную работу не заплатить – удачу отнять.

Он положил рядом с лисенком монету в тройной грош.

– Хорошая цена, – согласно кивнул Корень. – Честная.

– Ты монету эту не трать, – посоветовал Най. – Это тебе на удачу.

Вишенка кивнула и взяла монету.

Вдоволь нарассказывав Наю о каждой игрушке, Корень предъявил для обозрения изукрашенную резьбой доску.

– А это уже братняя работа, – пояснил мальчик. – Он для дома того купца, откуда половицы, галтель режет.

– А галтель – это что такое? – поинтересовался Най.

– Галтель – это потолочный плинтус, – солидно пояснил Корень. – Как же так, вы вот сыщик, а таких вещей не знаете?

– Теперь буду знать, – очень серьезно пообещал Най.

Казалось бы – ну зачем ему знать, как называется эта непонятная доска и зачем она? Но Вьюн был счастлив этим знанием. Мальчишескую пору своей жизни он провел среди людей, которые пользовались вещами – а став сыщиком, очутился в мире людей, которые вещи создают. И не пожалел об этом ни на мгновение. Мастерство завораживало его. Упоительно видеть, как плоть мироздания пересотворяется в умелых руках, делаясь из бревна – доской, а затем и столом, из белой глины – фарфором, из неприметной травки – лекарством… да проживи он хоть восемь тысяч лет, все равно их не хватит досыта налюбоваться на подобное чудо!

Да взять хоть галтель этот, чем бы он там ни был. По мнению Ная, те, кто дал брату Корня прозвание, изрядно погрешили против истины. Сам бы он назвал Лапу не Шелковой, а Волшебной. И не посчитал бы, что преувеличивает.

Шелковая Лапа, легок на помине, влетел в сарайчик, словно пущенный из самострела шарик.

– Вот, – выдохнул он, не в силах выговорить после быстрого бега что-то еще.

И на верстак лег сверток со струнами.

Най осторожно надорвал его, вынул струны и придирчиво оглядел их.

– Те самые? – замирающим голосом спросила девочка.

– Те самые, – подтвердил Най. – Вот только ты уж меня прости, Вишенка, но ставить струны буду я. И первый звук пробовать – тоже я.

– Правильно, – сказал Корень. – Не обижайся, Вишенка. Он умеет лучше. Вы ведь сделаете, как надо?

Най не ответил. Он уже ставил струны, и ему большого труда стоило обуздать собственное нетерпение – до ответов ли тут? Да, он уже два года не дотрагивался до лютни – но вбитое с детства умение никуда не делось, надо только постараться, и все получится.

Пальцы вспоминали былую сноровку легко и охотно. Все будет, как надо. Конечно, струны не сразу усядутся, даже самые лучшие. Пока они с лютней привыкнут друг к другу, пока прииграются, могут и сфальшивить. Но перестроить их девочка потом и сама сумеет. А для первой пробы натянуто правильно.

– Готово? – тревожно осведомился Корень.

Готово, да. Можно пробовать звучание. И все же Най медлил, охваченный неожиданным трепетом.

– Ну, что же вы… – прошептала девочка.

Дальше медлить было нельзя – и Най коснулся струн.

Звук поплыл, заполняя собой сарайчик – яркий, чистый, певучий, глубокий.