Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

Скверное это дело, когда люди собственной посуды боятся.

– Вы не думайте, что мы темные и ничегошеньки не понимаем, – не столько ела, сколько щебетала Медведиха. – Мы очень даже понимаем. Наш люлечка большим человеком будет, не нам чета.

Все-таки долго поддерживать высокий штиль не получалось даже у нее. К счастью. Най обладал изрядной выдержкой – вельможное воспитание обязывает – но даже и у нее все-таки есть свой предел.

Люлечка мрачно жевал квашеную редьку и в разговор не вмешивался.

– Там ведь манеры многое значат – правда ведь, господин сыщик?

Най поневоле согласился.

– Вот пусть и учится уже сейчас, правда?

Хм… выходит, все это фарфоровое великолепие – во имя грядущих успехов сына? Поня-а-а-аатно…

– Мы ему и учителя наняли самолучшего. Чтобы и грамоте учил, и манерам, и вообще всему. И за ценой не постояли. Чтобы все нашему мальчику самое лучшее.

Это верно. Даже еда на его тарелке была самой лучшей – не считая тарелки гостя, конечно.

Умиленно полюбовавшись застольными умениями сына, Медведиха обратила свой взгляд на гостя – и потому не заметила, как стоящее перед дитятей блюдо с пирожками мгновенно опустело. Сам же отпрыск, как ни в чем не бывало, невозмутимо жевал редьку.

Так, а вот это уже интересно…

– Самое лучшее, значит… а кто вам это посоветовал? – как бы между прочим полюбопытствовал Най.

– Да никто! – слишком быстро для правды отмолвила Медведиха. – Разве же материнское сердце само не догадается?

Плотник помалкивал. Он только что украдкой высуслил суп прямо из чашки и теперь блаженствовал.

– Сама я до всего дошла, – заключила Медведиха.

Неправда, с уверенностью понял Най. Вовсе даже не сама. Надоумил ее кто-то. И слова про отпрыска чресл – не ее. Ей такие выкрутасы и взять неоткуда. Был у нее советчик. Точно был. Баловать сына нещадно, отдавать ему все лучшее, обделяя всю семью и в особенности других детей – век бы ей самой до такого не дойти. Но она верит, что додумалась до этой пакости своим умом. И стоять на том будет крепко. Не потому даже, что упряма – а она упряма – просто она действительно верит, что решение принадлежало ей. Точнее, хочет верить. Да, говорил ей какой-то человек что-то такое – но с каждым днем он уходит из ее памяти все дальше, истирается, выцветает… сейчас она хотя бы помнит, что он был, и торопится сказать, что – нет, она ведь сама, все сама… а еще пару месяцев спустя она его искренне не вспомнит. И давить на нее уже сейчас бесполезно. Разве что если в обход попробовать…

Хотя кто сказал, что вопросы можно задавать только плотничихе? Сверчок вряд ли что-то скажет толковое. Скорее всего, он и не видел языкатого доброхота. Домом жена заправляет, а сам он день-деньской работает. А вот дети…

Наблюдательность, проницательность, да просто ум, наконец… взрослые обычно отказывают детям в этих качествах. Но Най был не из тех, кто совершает подобную ошибку.

И потому, когда тягостное застолье закончилось, он выждал немного, и едва только Медведихе понадобилось отлучиться по домашним делам, отправился на поиски детей.

Обнаружились они в небольшом сарайчике за домом. Най опасался, что застанет спор или даже ссору – обстановка за столом это предполагала: когда одного из детей предпочитают настолько явно, остальным это обычно приходится не по вкусу. Но, к его удивлению, в сарайчике царили мир и доброе согласие.

– Сейчас, Вишенка, погоди, – уговаривал сестренку старший из братьев, высокий ясноглазый подросток лет четырнадцати.

Девочка кивнула.

Второй брат между тем производил какие-то манипуляции с полами своего наряда – в результате которых на свет явилась коробка. Еще одну отцепить от одежды оказалось намного трудней – какие-то крючки застряли и не желали отпустить добычу.

– Налетайте, – кивнул мальчик на первую коробку, продолжая возиться с застежками.

В первой коробке обнаружились таинственно исчезнувшие со стола пирожки.

– Красота! – промычал старший с набитым ртом.

Девочка согласно наклонила голову и взяла второй пирожок.

Лишь когда пирожки были полностью разъедены и оценены по достоинству, мальчик управился со второй коробкой и открыл ее.

Най вытаращил глаза: в коробке лежали абрикосы и ранняя шелковица. Ну, силен отпрыск чресл! И когда только он успел смести фрукты со стола? Даже Най не заметил.

Братья честно поделили абрикосы на троих. И все равно будущий великий человек – сейчас Най подумал о нем так без всякой насмешки – взял из своей доли самый крупный и спелый абрикос и протянул сестре.

– Держи, Вишенка.

Вишенка, худенькая девочка лет восьми, взяла абрикос не сразу, и есть его не стала. Она глядела на него печальными глазами.

– Что же ты? – удивился старший брат. – Ешь, они вкусные, правда.

Девочка подняла на братьев грустный взгляд.

– А мама нас больше совсем-совсем не любит? – тихо спросила она.

Вьюн прикусил губу и мысленно проклял неведомого советчика самыми страшными проклятиями, какие только пришли ему на ум.

Старший брат почти беззвучно ахнул. Ему нечего было ответить сестре. Возможно, в глубине души он и сам иногда так думал.

Зато второй брат сразу нашел нужные слова.

– Любит, конечно, – произнес он и обнял сестру за плечи. – Я точно знаю.

Сказано было тем окончательным тоном, после которого невозможны никакие возражения.

– А что она такая… ты в голову не бери. Это… ну… наваждение. Бывает. Это пройдет.

– Хорошо сказано, – одобрил Най, шагнув в сарайчик.

– Что вам здесь надо? – с вызовом спросил мальчик, исподлобья глядя на Вьюна без малейших признаков испуга.

Брата и сестру он был готов защищать от кого угодно. Даже от сыщика.

– Ну, для начала – познакомиться, – сказал Най. – Мое прозвание Вьюн. Най Вьюн. А ты, как я понимаю, Вишенка? – обратился он к девочке.

– Кому Вишенка, а кому и Сладкая Вишня, – отрезал мальчик, крепче прижимая к себе сестру.

– Прошу прощения, – произнес Най, никогда не считавший зазорным извиниться – даже и перед ребенком. – А тебя как прозывают?

– Корень Самшита, – неохотно ответил мальчик.

А что же – и похож. Крепкий, упорный…

– А брат мой старший прозывается Шелковая Лапа.

– Странное какое прозвание, – невольно вырвалось у Ная.

– И ничего не странное, – возразил Корень. – Самое обыкновенное. Маленький был – Медвежонком кликали. А постарше стал, так от медвежонка одна только лапа и осталась. А что шелковая – так он уже плотник отменный. Не хуже отца, а будет, наверное, и получше. Любую доску так изгладит – шелком заблестит.

Най кивнул, принимая объяснение. А сам подумал мимолетно, что у парня с этаким прозванием отбоя от девчонок не будет, когда он в возраст войдет. И собой недурен, и мастер хороший – да еще и Шелковая Лапа.