Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

Шан бы поставил на жену.

– Вы не ко времени, – произнесла Бирюзовый Браслет со старательно отмеренной надменностью – ровно столько, сколько и полагалось, по ее мнению, какой-то там шавке из управы – и опустилась в кресло, не забыв изящно привернуть подол.

Нос, значит, задираем. Манеры показываем. Ну-ну.

С точки зрения жены купца, высокомерие и демонстрация изысканных манер должны были придавать ей вельможный вид. Вот только Храмовая Собака успел повидать настоящих вельмож.

Ну совершенно не похоже.

Наместник Тайэ. Дама Тайэ. Най, в конце-то концов.

Ладно, положим, Най – случай не совсем обычный. Сыщику из областной управы людьми помыкать не с руки. Когда былая ненависть схлынула, Шан не мог не признать, что Вьюн – парень как парень, даром что лэ, и притом из столичных. Хороший человек генерал Най Сияющий Клинок. И вдобавок умный. Знал, как сына воспитать.

Ладно, опять же не будем забывать, что Дама Тайэ вышла из самого простецкого простонародья, и держать себя научилась уже в замужестве.

Но Наместник – лэ высокого рода, сын самого Государева Наставника – тут уж ничем не отговоришься.

Они такие разные, это трое.

И – так схожи меж собой.

Все они способны поставить зарвавшегося человека на место, не унижая его и не задирая нос. Им оно и вовсе ни к чему. А что до манер… Шан нипочем не смог бы даже вообразить, как Най чавкает за едой или Дама Тайэ плюхается в кресло. Тем более – Наместник… смешно даже и подумать! Но все они не выставляли напоказ наличие хорошего воспитания – как не выставляли напоказ наличие… ну, хотя бы ушей. Да, у них есть уши. И что с того? Разве это повод чваниться? Для этих троих безупречные манеры были просто частью их – как руки или все те же уши. Воспитание, безукоризненное до полной незаметности. Хорошие манеры не должны бросаться в глаза – иначе какие же они после этого хорошие манеры?

А в исполнении купчихи, решившей выказать свое превосходство над шавкой из управы, претензия на вельможность смотрелась до изумления жалко. Примерно, как новехонькое с иголочки, роскошное, дорогое, но непривычное и даже необмятое платье.

Нередко так выглядят люди, которые пробивают себе дорогу из самых низов и еще не освоились со своим новым положением. Тут Шан и слова бы дурного не примолвил. Сам такой. Но купчиха никуда не пробивалась. Всю свою жизнь она сытно ела, сладко пила и мягко спала. И манерами своими щеголяла только ради того, чтобы унизить других людей.

И именно поэтому она была смешна донельзя.

– Весьма сожалею, – не остался в долгу Шан. – Но я должен поговорить с вашим мужем.

– Муж сейчас в отъезде, – холодно и надменно произнесла Бирюзовый Браслет. – По торговым делам. Так что вы можете быть свободны и удалиться.

Занятно. Нет, и в самом деле – занятно. С чего бы это купчиха командовать им вздумала? Возомнила себя начальником сыскной управы?

Ну, это она зря…

Шан, само собой, и не подумал удалиться. Наоборот, он сел в кресло и неторопливо устроился в нем поудобнее.

– В таком случае мне нужен ваш пасынок. Весенний Лист.

И вот тут жену купца прорвало.

Верхняя губа поехала выше, обнажая ровные зубки, рот так и распялился, пальцы скрючились… эк она в подлокотники-то вцепилась – и втроем не оторвешь!

– Знать не знаю, где это пащенок! – прошипела Бирюзовый Браслет. – А знала бы, шкуру бы спустила!

Так-так. Ну, и где наши изящные манеры?

– Он сына моего со двора свел – и с концами!

А вот это уже серьезно.

– Давно? – мигом подобравшись, спросил Шан.

Бирюзовый Браслет не ответила. Она жадно глотала воду, поданную ей Куницей.

Не худший предлог, чтобы смолчать – или хотя бы выиграть время. Но Шан не собирался отступаться.

Он продолжал смотреть на озлобленную женщину – и его взгляд требовал ответа.

– Да уж дней десять как, – неохотно произнесла домоправительница.

Ничего себе!

И дураку ясно, что Весенний Лист для мачехи – бельмо на глазу, и любит она его, как рвотную настойку. Помри мальчишка – она и слезинки не прольет даже для приличия. Хорошо еще, если не спляшет на радостях. Но родной сын – дело иное. Он ей дорог. И это наверняка о нем она плакала перед приходом сыщика.

Любящей матери не в кресло бы вцепиться, а в сыщика. И умолять его найти родную кровиночку. А она не просто не умоляла, она и сболтнула-то случайно. Сорвалось с языка.

И это как минимум странно.

А может быть, что и страшно.

Десять дней.

– Почему в управу не заявили о похищении? – жестко спросил Шан.

Бирюзовый Браслет обратила к нему лицо, залитое мгновенными слезами.

Молча.

– Почему в управу не заявили? – повторил Шан.

– Так ведь в управе серьезными вещами занимаются, – всхлипнула окончательно утратившая лоск женщина. – А дети, они ведь такие… могут и из дома сбежать… кто в управе станет пропавшего ребенка искать…

Врет, понял Шан.

Ох, как же врет.

И притом глупо и неумело.

Сына она любит до истерики. И если бы пасынок просто похитил малыша и исчез, она первым бы делом в управу помчалась и всех там затрясла до полусмерти. А она молчит.

Нет, найти сына она хочет, это как раз не вопрос.

Но – сама.

Да что такое творится в этом доме?!

Вывод вроде бы напрашивался сам собой. При муже Бирюзовый Браслет еще как-то сдерживалась и пасынка шпыняла исподтишка – но не более того. А в его отсутствие распоясалась. Да так, что сбежал Весенний Лист из дому, куда глаза глядят. Вот мачеха и не хочет, чтобы его нашел кто-то посторонний. Слишком уж нехорошие вещи могут выплыть на белый свет, если парнишка откроет рот.

Но все это логическое благолепие разбивается об один-единственный вопрос – а малыш ему зачем?

Для чего он прихватил с собой младшего брата?

Ударился в бега пасынок? Ну, и скатертью ему дорога, и вообще – пропади он пропадом. Так что уйти он сможет далеко. Но – один. А вот если он похитил младшего брата, картина меняется. Родного сына Бирюзовый Браслет будет искать. Пусть и без помощи следственной управы – о чем, кстати, Весенний Лист знать не может – но искать будет. Возможно, что и найдет. С маленьким ребенком на руках в дальние дали не удерешь. Малыш существенно замедлит продвижение.

Но тогда – зачем?

Убить из мести мачехе за все свои мучения?

А какой смысл, если она об этом даже и не узнает?

Продать кому-нибудь?

Хм… не исключено.

В любом случае, от малыша ему придется так или иначе избавиться.

А значит, он в большой опасности.

И найти его надо как можно скорее.

Кто станет искать – так сказала купчиха?

– Я стану, – отрезал Шан.

Он достал лист бумаги и грифель – спасибо Тье, надоумил! – и подтянулся с креслом ближе к столу.

– Будем вашего сына портрет рисовать, – сказал он. – Для опознания. Чтобы искать легче. Какое у него лицо – овальное, круглое, треугольное?