Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

Когда родился Огонек, положение предсказуемо ухудшилось. В ход пошли уже не придирки, а тычки и пощечины. Мальчика то и дело запирали в кладовке без еды – на день, а то и на два. Спасало только одно – Огонек накрепко привязался к старшему брату. Ему еще и года не сровнялось, а он поднимал истошный рев и лягался всякий раз, когда мама принималась куражиться над Весенним Листом. И та ради обожаемого сыночка оставляла пасынка в покое – хотя бы ненадолго.

Когда же пасынку исполнилось двенадцать лет, и гадальщик предсказал ему грядущую славу, мачеху едва не перекосило. Предсказание терзало ее, словно кость в горле. Нет, ну что за несправедливость! С какой это стати слава суждена не ее обожаемому сыночку, а вот этому пащенку! Даже присутствие мужа и сына едва удерживало ее. Как же хотелось сорваться и выплеснуть, наконец, свою ненависть!

Ей даже отвлечь себя было почти нечем. Делами занимался муж, домом – Куница, сыном, пусть и любимым – нянька… ну не самой же ей с пеленками, а потом и всем прочим возиться, такой женщине не подобает! Пусть нянька приглядывает. И учитель. Как в лучших домах.

Вот только себя-то куда девать? Чем заполнить пустое время?

На рынок сходить? Да вы что! Она ведь жена купца, а не какая-то там! Приглядеть себе на Золотом острове новые побрякушки? И снова не угадали, уважаемые. Дарить жене украшения – забота мужа. Вот пусть он и крутится. И по шелковым лавкам ей тоже шляться ни к чему. Сами ей все на дом принесут. И пусть еще спасибо за честь скажут.

И все же заделье для нее нашлось.

Им стал театр.

Бирюзовый Браслет, дай ей волю, не пропускала бы ни одного представления. Во-первых, красочное зрелище отлично помогает убить время. А во-вторых, посещать театр – это же так изысканно!

Обычно она ходила на представления одна – сопровождающая ее приличия ради служанка не в счет. Но муж так обрадовался предсказанию, что решил его отпраздновать. И как она ни скрипела зубами втайне, а в театр пришлось отправиться всей семьей.

Там-то к ним и подсел нежданный собеседник…

– Этот? – перебил рассказ Шан.

Оба мальчика кивнули, едва взглянув на портрет.

– Он, в точности.

Шан медленно выдохнул.

– И что он говорил? – спросил сыщик, изо всех сил стараясь сохранять если и не спокойствие, то хотя бы его видимость.

– Да всякое… отец ведь на радостях так и светился. Всякому встречному-поперечному готов был похвалиться. Ну, тот как услышал, так и давай нести околесицу.

– А все-таки – какую околесицу? Вспомнить можешь?

– Могу, – вздохнул Весенний Лист. – Только противно очень.

– А ты все же вспомни.

– Ну… что стать большим человеком – это так хорошо, – неохотно произнес мальчик. – Живешь себе, как душе угодно, и никто тебе не указ. И никто тебе ни в чем прижимку уже не сделает. А тем, кто делал раньше, можно так хвост прищемить, что воем взвоют. За все отплатить и еще с лихвой насыпать.

Шан так и закаменел лицом.

Ничего не скажешь, удар был нацелен метко. Со знанием дела. Есть чего испугаться. Мучила пасынка? Ужо тебе отольется. Вот только войдет он в возраст, вот только плюхнется на его ненавистную голову предсказанная слава – тут-то он тебе все и припомнит. До последней малости.

Другая на месте мачехи с перепугу притихла бы. Может, даже попыталась примириться с пасынком. Так то – другая. Бирюзовый Браслет со страху просто обезумела.

И – началось…

Не успел купец отбыть в очередную поездку по торговым делам, а мачеха буквально сорвалась с цепи. Теперь уже на пощечины и зуботычины счет даже не шел. Теперь мачеха не расставалась с бамбуковой тростью в серебряных накладках, которую заказала себе когда-то для пущей изысканности. Вот трость и пригодилась. И даже крики и мольбы родного сына уже не могли ее остановить.

Кое-как ценой подбитого глаза или расквашенных губ это удавалось Кунице. Она попросту обхватывала осатанелую женщину поперек и держала, покуда та не уймется. И вовсе не потому, чтобы она вдруг возлюбила несчастного пасынка – о нет! Госпоже своей Куница служила, еще когда та сама была ребенком, в дом купца пришла вместе с ней и предана была ей безраздельно. Весеннего Листа она ненавидела едва ли не больше, чем Бирюзовый Браслет. Сжить пасынка со свету – милое дело, так ему и надо. Вот только действовать надо с умом. Ведь ежели до смертоубийства дойдет, госпоже прямая дорога в тюрьму, а то и вовсе… нет, даже и подумать страшно. А если и не дойдет – вот вернется купец, вот понарасскажут ему, как его жена пасынка избивала смертным боем – в лучшем случае госпожа отделается разводом. И куда ей потом деваться? Назад, к родителям? Да они ее ни за что не примут обратно – с таким позором. А ведь это ее госпожа, ее девочка. Пусть и дура, пусть и злая дура – все равно ее девочка.

И Куница старалась удерживать госпожу – ради ее же блага.

Но в тот страшный день удержать ее не мог никто и ничто.

Пасынка она избивала до помутнения в рассудке, а потом оттащила за шиворот в кладовку – откуда только и силы взялись? – и заперла. Только к вечеру мальчик более или менее пришел в себя.

А когда стемнело, в замке тяжело провернулся ключ, и детские руки с натугой отворили дверь.

Ключ Огонек стащил у Куницы – при полном ее попустительстве. Конечно, она понимала, что он собирается выпустить брата. Оно и к лучшему. И госпоже за его смерть отвечать не придется, и дома пащенок после таких побоев едва ли останется, а это и вовсе хорошо. Хочет убраться из дому – пусть убирается. Пропадет? Туда ему и дорога. И никто не будет в ответе.

Вот чего домоправительница никак не могла знать – так это того, что у Огонька имелось на сей счет свое мнение.

– Идти можешь? – спросил он старшего брата.

– Не знаю… – Весенний Лист пытался не застонать, чтобы не напугать Огонька еще сильнее. – Наверное…

– Тогда пошли. Нельзя здесь оставаться. Прибьет она тебя.

С этим Весенний Лист спорить не мог.

Опираясь на плечо младшего брата, он кое-как заковылял прочь. И лишь когда они вдвоем уже порядочно отошли от дома, он сообразил, что Огонек идет вместе с ним.

– Спасибо, Огонек. Иди домой, – выговорил он, задыхаясь.

– Не пойду, – упрямо ответил младший. – Еще выдумал! Ну куда я тебя оставлю? Ты ведь без пригляда пропадешь.

Хотел Весенний Лист возразить ему или нет, но сил на это у него точно не было.

Он просто бездумно плелся, сам не зная, куда, еле-еле переставляя ноги.

Зато младший брат отлично знал, куда они идут. Даже улитка доползет до цели, если знает, зачем – а разве же они оба хуже улитки?

Как раз к рассвету братья добрались до ближайшего врача.

Огонек перед побегом предусмотрительно опустошил свою детскую копилку. Невелики деньги, конечно, кто бы спорил. Но врач, который откажется вылечить до полусмерти избитого ребенка, да еще и на глазах его младшего брата, только потому, что у них денег недостаточно – это… как хотите, а это и не врач вовсе.