Элеонора Раткевич - Час кроткой воды

Покуда в голове проносились вихрем эти невеселые мысли, Ласточка делала то, что умеет. Сначала умыла покрытое грязными разводами и потеками слез личико Росинки холодной водой из рукомойника. Потом быстро натаскала из сада нагретой горячим летним солнцем воды – по жаркому времени такая прохладная ванна вполне сойдет. Замочила перепачканную одежду подруги.

Притащила чистую на смену. Вскипятила воду на чай. Вытащила Росинку из ванны, растерла мягким полотенцем, отжала волосы куском шелка – чтобы блестели – не переставая приговаривать утешительную ерунду ни на мгновение. А потом повела начисто отмытую подругу на кухню. Не в гостиную же ее тащить всей семье на погляд. А что жарко в кухне, так это беда поправимая – всего-то и дела, что дверь входную открыть…

Росинка не сказала и слова против. Она и вообще ничего не сказала. Она сидела с чашкой чая в руках и, похоже, не вполне понимала, что это за предмет.

– Пей, – односложно велела Ласточка.

Росинка послушно отпила глоток. Потом, уже по своей воле, еще один. Ну, хвала богам…

Ласточка подошла к ней и чуть приобняла. Так и хотелось погладить измученную девчонку по голове – ну ведь котенок, как есть котенок напуганный. Особенно в этом платье. Конечно, Ласточка могла дать ей домашнее платье Шелковинки, золовка бы слова против не сказала. Она и вправду девочка добрая. Но Ласточке слишком хорошо помнилось, как Шелковинка приболела пару лет назад. Она тогда выпросила Ласточкино платье – и не вылезала из него. «Понимаешь, – говорила она тогда, – оно большое. Я в нем опять как маленькая. Как будто опять в мамину кофту кутаюсь и знаю, что все будет хорошо. Словно кто-то родной и сильный обнимает». Ласточка запомнила эти слова. И сейчас облачила Росинку в свое сменное домашнее платье.

Росинка в нем попросту утонула. И, похоже, это и в самом деле успокаивало ее. Пусть немного, а успокаивало.

– Все будет хорошо… – очень тихо повторила в который уже раз Ласточка.

Очень тихо. Но Росинка услышала.

– Ничего уже не будет хорошо… – почти прошептала она в ответ.

– Почему?

Росинка только помотала головой.

– Нет, ну правда – почему? Разве муж тебя не любит?

– Любит, – всхлипнула Росинка.

– А ты его?

– Люблю…

– Так отчего же не будет хорошо?

– Бесполезно все. Любим, не любим… бесполезно! – с отчаянием выдохнула Росинка. – Она нам все равно счасться не даст!

– Да кто – она?

– Матушка… – кое-как вымолвила Росинка и снова заплакала.

Вот так раз!

От удивления Ласточка едва не бросилась защищать Янтарную Бусину. Вовремя опомнилась. Нет, ну надо же до такого додуматься! Да Бусина себя готова на блины раскатать и невестке скормить, лишь бы в семье все было ладно!

Кстати, о блинах… а ведь самое бы им время. Плакать и блины есть несподручно. Чем-то одним придется пренебречь. И едва ли блинами.

– Да с чего ты взяла? – спросила Ласточка, начиная отмерять муку.

Росинка скорбно молчала, стараясь подавить всхлипы.

– Она что – ругает тебя, придирается?

– Хуже…

– Ну ведь не бьет же? – вот уж во что, а в такое Ласточка бы нипочем не поверила.

Росинка опять помотала головой.

– Чужая я ей. Совсем чужая.

– Это она тебе говорит?

– Она не говорит, она делает. Ох… ты бы видела, что у нас творится! Выжить она меня ладит. Ни к чему притронуться не дает. Ни до какого дела не допускает.

– Что – совсем? – усомнилась Ласточка.

– Совсем! За что ни возмусь – все из рук вынет. “Сядь, посиди, отдохни,” – вот и весь сказ. Воды принести? Натаскано уже. Еды приготовить? Так состряпано. На рынок за покупками сходить? Куплено, сиди, отдыхай. Сама, все сама. Ни до чего меня в доме не допускает. Одежду всю сама шьет, сама чинит, стирает. Метлу от меня чуть ли не прячет. Головки кукольные расписывать не дает. Дотемна сидеть будет, спину гнуть, а меня к кисти не допустит. Как правила домом, так и правит. А я кто получаюсь? Наволочь приблудная, нахлебница? А ведь я к ней всем сердцем…

– А поговорить с ней не пробовала? – поинтересовалась Ласточка, замешивая тесто.

Росинка шмыгнула носом.

– С ней поговоришь… да и не умею я…

Так.

Вот уж воистину – все беды от хорошего воспитания. Ну, еще и от дури, само собой. Но главное все-таки – от воспитания. Две хорошие, добрые женщины, и друг к другу всей душой тянутся – и что бы им вместе не ужиться? Что бы им не поладить? Ан нет. Другие бы на их месте уже десять раз переговорили, пусть и со скандалом. Подумаешь, пара-другая битых тарелок. Так ведь разобрались бы. А эти знай терпят до последнего. Все стараются сделать, как лучше. Достарались, ничего не скажешь.

– И давно это у вас так? – спросила Ласточка, споро нарезая сладкий лук.

– Да с первого дня…

– А сегодня совсем невтерпеж стало?

Может, и лишний вопрос. Но ведь что-то же сподвигло Росинку именно сегодня пуститься в бега?

Росинка отпила еще глоток совсем остывшего чаю и кивнула.

– Сегодня нашему дому очередь жертвенные пироги печь. Я так радовалась! Совсем еще затемно встала, чуть ли не ночью. И только муку просеивать стала, она тут как тут. Сито у меня из рук вынула. Иди, мол, отдыхай. А я стою и слова сказать не могу. Вот не могу, и все тут. Постояла так, развернулась и ушла. Где была, куда ходила… не помню. Понимаешь, совсем не помню. Где была, как сюда пришла…

– Так ты весь день, получается, не ела ничего? – осведомилась Ласточка, отставляя тесто в сторону.

– Ну… да. Наверное, – растерянно произнесла Росинка.

– Значит, сейчас и поедим. Тесто только отлежится немного. Настряпаем блинов и поужинаем.

Хорошая хозяйка должна готовить еду для гостей сама. Стыд и срам для хорошей хозяйки не то, что допустить гостью к сковородке – даже подумать о столь непозволительном деянии.

Для хорошей.

А для умной – непозволительно добить подругу неосторожным словом. Сказать: «Я тебя накормлю», – той, что и так живет на всем готовом и готова уже волком выть от такой жизни.

– Настряпаем… – глухо произнесла Росинка, обеими руками сжимая чашку. – Да я скоро забуду, с какой стороны блинную скалку в руки берут. Ласточка, ну вот ты мне скажи – за что она со мной так? Хоть я наизнанку вывернись, а ничем угодить ей не могу! Все не так, все неправильно, все из рук выхватывает. А пироги эти сегодня… чужая я в этом доме. Не только хозяйство вести – жертву принести от всей семьи, и то не вправе. Кто я в этом доме, вот скажи?

Никто. Если с самой Ласточкой посравнить – никто. Не невестка, не сноха, не мужняя жена.

Вот только говорить этого нельзя.

– Никто, – бесцветным голосом сказала Росинка. – Нет меня. Понимаешь – нету. А лучше бы и не было…

От двери послышался сдавленный стон.

Янтарная Бусина зажимала рот обеими руками. Глаза ее блестели от слез.