Михаил Фиреон - Рыцари Гирты [СИ]

— Милый ребенок! — улыбнулась, кивнула на юную графиню, которая принялась донимать юношу, всячески издеваться над ним, подняла лицо к Борису Дорсу принцесса Вероника. Тот тоже как будто улыбнулся, заглянул ей в глаза, поудобнее обнял ее, кивнул в ответ. Но в его внимательном тяжелом взгляде читались совсем другие мысли, а его свободная рука, непроизвольно лежала на ножнах, в готовности в любой момент выхватить меч.

Банкет продолжился. Музыканты отдохнули, выпили вина, заиграли популярную песню. Граф Прицци рассказал анекдот, художник Гармазон нарисовал всех за столом и продемонстрировал портрет. Девицы подались к нему, начали обсуждать, как они получились. Принцесса Вероника встала и, не сказав никому не слова, властно махнула рукой Регине Тинвег следовать за ней, оставив маркиза одного, покинула общество, ушла во дворец.

Так, за беседой и едой прошло еще полчаса, пока фрейлина не вернулась к столу. Гремя костяными накладками, звонко стуча каблуками, она подошла к сидящему за столом, облокотившему подбородок о кулаки Борису Дорсу, и тихим угрожающим голосом так, чтобы слышал только он, сказала, что леди-герцогиня требует его к себе.

На улице стало совсем темно. Темно было и в холле дворца. Светильники были приглушены. У парадной лестницы, на первом этаже, стоял караульный. Из зала, где вечерами сидели младшие фрейлины, занимались рукодельной работой, доносились тихие взволнованные голоса. Какой-то рыцарь вел беседу с девицей под аркой у двери, рассказывал ей о чем-то важном и интересном. На втором этаже было безлюдно: все собрались в трапезной внизу. Только на мягкой скамеечке у лестницы, свернувшись мохнатым калачиком, спала огромная черно-рыже-белая кошка, что при появлении маркиза тут же проснулась, подняла голову и навострила усы. Маркиз нахмурился. Вокруг стояла необычайная глухая тишина: толстые ковры глушили удары шагов, из комнат фрейлин и коридоров не доносилось ни звука, тихо было и за неплотно прикрытыми дверями аудитории, где в ночь фестиваля проходил банкет.

Скрытые за облицовочными деревянными панелями огни едва светились, только слегка разгоняя стоящую в коридорах и в зале у лестницы мглу. В конце коридора едва светлело высокое, расчерченное на квадраты рамами окно. Черный разлапистый куст в горшке отчетливо вырисовывался на фоне сумрачного, чуть подсвеченного электрическим светом города, ночного неба.

Следуя за молчаливой, так ничего и не объяснившей ему фрейлиной, Борис Дорс поднялся на третий этаж, на небольшую темную площадку, где, как и на втором этаже, у парапета лестницы стояла удобная, обитая блестящим бордовым бархатом скамеечка. Справа были большие массивные двери, ведущие на галерею арки, соединяющей дворцы. На узком столике у окна в длинном горшке росли маленькие синие и красные цветы. Снизу, с площадки между дворцами в окна заглядывал свет белого фонаря, отражаясь от угла противоположной стены, росчерки теней оконных рам лежали на высоком потолке. Здесь тоже было сумрачно, безлюдно и тихо. Эхо голосов и звуки музыки, доносящиеся из-под арки внизу, сливались в неразборчивый шум: толстая ковровая дорожка и стенные панели глушили звуки ужина идущего под окнами во дворе. Следуя за фрейлиной, маркиз свернул в коридор налево, в сторону библиотеки. Раньше, когда-то давно, еще весной, в числе прочих приглашенных он несколько раз посещал приемы, которые устраивала для своих подданных по возвращению в Гирту принцесса Вероника, но никогда не поднимался выше второго этажа, наверх в ее личные апартаменты, куда без ее личного разрешения проход был закрыт. Он помнил историю, которой сам же и был свидетелем, как на одном из таких вечеров, когда герцогиня по окончанию торжественной части, покинув гостей, ушла отдыхать к себе, некий пьяный рыцарь грубо пошутив о ней, как о женщине, попытался самовольно пойти за ней следом. Все это закончилось тем, что барон Марк Тинвег и лейтенант Кирка вывели его на улицу, где на глазах у всех без всякой жалости закололи его ударами мечей.

Но сейчас никто не остановил маркиза. Глухо ступая по толстому ковру своими модными лакированными сапожками на высоком каблуке, Регина Тинвег, дошла до дверей библиотеки, отстраненным недоброжелательным кивком указала маркизу войти, но сама не последовала за ним.

В зале было сумрачно, но не темно. Тусклое зарево огней города, подсвечивало белый потолок и контуры предметов. Борис Дорс завертел головой: все здесь ему было незнакомо и таинственно. И темные стены и картины с изображениями неизвестных ему пейзажей, мифологических сцен и рыцарей, и наполненные книгами шкафы, и силуэт широколиственной пальмы в углу большого и просторного темного зала с широкой кроватью рядом с дверью, диваном, низкими столами и массивными мягкими креслами. Но больше всего его поразила темная высокая фигура на другом конце комнаты, у окна, на фоне желтовато-черного пасмурного ночного неба.

За спиной маркиза тихо щелкнул замок на двери. Борис Дорс сделал несколько осторожных шагов, пытаясь понять, все ли это наяву, на самом деле, или он выпил, и все происходящее сейчас с ним, это всего лишь темное, и загадочное, навеянное сумрачными торжественными коридорами, картинами, колоннами и величественной обстановкой герцогского дворца видение.

Принцесса Вероника стояла у окна, смотрела на город, отвернувшись вполоборота от маркиза. Поджав локти, держала в руках изогнутые ножны с мечом, сжимала пальцы на черном, украшенном черно-рыжими языками пламени лакированном дереве. Борис Дорс низко поклонился герцогине и, не смея более поднять на нее глаз, вышел на середину зала и остановился перед ней. Облаченная в темный столичный наряд, она показалась ему сумрачной, властной и неприступной королевой, что, стоя у окна своего неприступного черного замка, оглядывает подвластный только ей одной темный, исполненный зловещих теней, ужаса и тайн, город, страшный и безвыходный, населенный жуткими враждебными людьми и чудовищами лабиринт каменных домов, улиц и проспектов.

Ее черное как непроглядная ночь короткое бархатное платье с едва заметной алой вышивкой на узких длинных рукавах оставляло открытыми ее темно-серые от тонкой полупрозрачной ткани столичных чулок колени. На ее груди и темной длинной жилетке слабо багровела в полутьме, излучая собственный свет тонкая, похожая на контуры раскаленных, подернутых серым пеплом углей, вышивка. Таким же едва различимым, рубиновым светом фосфоресцировала и шнуровка ее высоких, до колен, сапог, длинные каблуки, которых делали ее непривычно высокой и величественной. Широкий пояс с большой угловатой, похожей на ассиметричную звезду, пряжкой из темного железа охватывал ее талию. В распущенных, аккуратно расчесанных волосах багровела зловещая, украшенная серебряной надписью на незнакомом языке лента.