Михаил Фиреон - Рыцари Гирты [СИ]

— Через две недели я отрекаюсь от титула, складываю с себя все полномочия и покидаю Гирту — сообщила она маркизу холодным, непреклонным тоном — это приказ сэра Вильмонта и мое собственное решение.

— Я последую за вами, моя леди — положил руку на эфес меча, с готовностью ответил ей маркиз.

— Вот как! — не оборачиваясь к нему, воскликнула она, словно была готова к такому ответу. Грозная, зловещая улыбка исказила ее лицо, голос стал звенящим и ледяным — на колени!

Он преклонил перед ней левое колено. Но ей оказалось недостаточно.

— На оба! — приказала принцесса.

— Простите моя леди — склонив голову, не поднимая глаз, твердо ответил маркиз — но на два колена встают либо перед Богом, либо бросают перед палачом приговоренного к смерти.

Она ничего не ответила, выждала еще несколько секунд и спросила.

— Значит последуете за мной? Даже на край земли, даже в бездну?

— Я не пущу вас в бездну — спокойно и властно ответил он ей.

— Даже если я беспощадный демон? Автомат, гибрид, бездушная искусственная оболочка с образом давно умершего человека?

— Мне все равно — без тени сомнения, покачал головой Борис Дорс, ответил тяжелым глухим, исполненным веской уверенности рыком — душа всегда от Бога, а не от родителей, а тем более не от инкубатора и не от станка гибридной материи.

— Это все просто слова! — возразила она ему. По всему было видно, что ее трясет, и она едва сдерживается от разрывающего ее отчаяния и волнения. Ее тонкие белые пальцы с силой сомкнулись на рукояти меча. Рядом с ее запястьем тускло блеснуло остро отточенное лезвие, словно она собралась отрезать себе кисть руки, но в последний момент остановила движение. Меч с гулким стуком упал в ножны. Тяжело ударяя высокими каблуками своих сапог в ковер, принцесса властно прошествовала мимо маркиза, коснулась его плеча полой бархатного платья, словно бы невзначай, повела пальцами по его щеке.

— Встаньте! — надменно приказала она, обойдя его по кругу и остановившись у него за спиной. Властно расставила ноги, со стуком закинула себе за плечи ножны с мечом, выгнула спину, приняла гордый и властный вид. Но маркиз не пошевелился, не подчинился ей, остался стоять, припав на одно колено, замер с упрямо склоненной головой, и ладонью лежащей на рукояти меча. Не дождавшись повиновения, герцогиня еще раз обошла его и, похлопав по его плечу ножнами, уже совсем другим тоном, как ни в чем не бывало, объявила.

— Борис, довольно, поднимитесь.

Он встал на ноги, но даже не повернулся в ее сторону, молча протянул назад руки, поймал ее за пальцы, притянул к себе. Она не сопротивлялась, подалась вперед, прижалась к нему. Ее горячее, почти что раскаленное, дыхание обожгло его плечо. Даже через толстую шерстяную мантию он чувствовал как, гулко, часто и тяжело бьется ее сердце.

— Борис, вы убили меня! — горестно заявила она ему, крепко обхватив руками его грудь и прижавшись щекой к его спине. В ее голосе все явнее проступали слезы и обида — вы хоть понимаете, что вы сделали? Я была герцогиней, холодной, властной, жестокой, дерзкой. Скольких людей я отправила на смерть, скольким подписала приговор, скольким приказала умереть! Я сказала герцогу Эртвигу, что слал мне розы каждое утро, повеситься в знак своей любви ко мне. И он повесился у себя в спальне, украсив перед этим розами свою постель. Я сказала Августу убить сэра Кибуцци, потому что он позволил себе глупую шутку. И с вами тогда, на лодке… Я была готова на все, чтобы править этим городом железной рукой, чтобы ни у кого даже и мысли не было перечить мне! Но что вы со мной сделали! Как? Почему? Я хотела убить вас, а потом застрелиться самой… Все было кончено, все рухнуло, не осталось ничего, все погибло… Я рассеянна, я не слышу никого и не хочу слышать. Я думаю только о вас, о том, как бы поскорее оказаться в вашем доме, снять одежду и лечь рядом с вами в вашу постель. О том, как мне будет хорошо и тепло, когда вы ляжете рядом со мной, когда обнимете меня, привлечете к себе. Я стала женщиной, наивной фантазеркой, мечтательной, глупой, ранимой… Как так? В Столице мне вставили новое сердце, оно искусственное синтетическое, а теперь оно снова живое, как у людей. Теперь оно бьется только для вас, обливается кровью, болит. Борис, мне радостно и больно, я думаю только о вас, о том, что вы рядом со мной! А когда вас нет, я не нахожу себе места! Мой разум понимает, что так нельзя, что у меня есть обязанности, есть долг, есть… но я ничего не могу с собой поделать. Только с вами Борис мне хорошо так, как никогда не было в жизни, и я хочу, чтобы так было вечно. Вечно падать в этот всеиспепеляющий огонь, вечно испытывать это стремление, чувствовать эти сладостные окрыленность и волнение. Раньше я читала книги и смеялась, напрасно пыталась убедить себя, что все это просто глупые слащавые выдумки, что так не бывает на самом деле, что после Даниила и всей этой дряни моя душа окончательно опустошена и мертва, что в ней больше нет места ничему, кроме служения… Я посвятила себя людям, Богу и Гирте, но появились вы, и вот! Все рухнуло, все глупо, несущественно, бессмысленно… И теперь я желаю только одного, быть с вами всегда, слиться с вами, Борис, душой и телом!

— Я понимаю вас — глухо ответил, кивнул, стараясь унять дрожь в голове и ладонях, чтобы не сломаться под напором захлестнувших его душу, подкативших к горлу слез, маркиз — я знаю как это…

— Борис, это как болезнь! — воскликнула она, еще крепче сжимая его в объятиях, до боли сцепляя его пальцы со своими — как одержимость! Как тяжелый наркотик, который давали мне, когда я лежала в больнице, когда мне наращивали искусственные органы, вставляли кости, собирали по частичке мое переломанное, неспособное к жизни, искалеченное тело. Борис, я не могу так! Мое сердце разрывается, я выгораю изнутри. С каждым днем, после каждой нашей встречи, мне становится все хуже и тяжелей. Я думала… тогда в лесу… и с тех пор я не могу уснуть одна, потому что вас нет рядом, и мне страшно одной в темноте. Мне дурно, все плохо, ничего не радует, ничего не приносит покоя, избавьте меня это этого Борис, вот вам меч, зарубите меня им. Я не хочу жить так, я больше не вынесу этого!

Она втолкнула меч ему в руки. Слезы ручьями катились из ее глаз, она заплакала в голос и еще крепче прижалась к маркизу.

Он развернул ее к себе и ласково обнял ее в ответ.

— Но почему? — только и спросил он — что с вами, Вероника? Зачем мне вас рубить?

— Вы еще не поняли? — спросила она его горестно и подняла к нему заплаканное лицо — Борис, я люблю вас. Вот и все. Это конец.

Секунду он пристально и тяжело смотрел ей в глаза, потом аккуратно смахнул с ее щек несколько прядей волос, что упали ей на лицо и молча поцеловал ее в лоб, отчего она перестала плакать и чуть улыбнулась этому одновременно мрачному и торжественному жесту.