Дарья Иорданская - Во имя Абартона

Мэб шагнула по ступенькам и села рядом. Лестница была узкой, и они оказались прижаты бедро к бедру.

— Можете расспросить его сегодня, — суше, чем следовало, сказал Реджинальд. — Он едва ли уехал.

— И едва ли джентльмен, прислушивающийся к словам леди, — хмыкнула Мэб. Легкий ветерок, обрушивший капли воды с кустов, заставил ее поежиться. — Меня беспокоит эта история.

Реджинальд посмотрел на нее искоса.

— Вам нужен совет, леди Мэб?

— Не помешал бы, — вздохнула женщина, а потом вдруг протянула руку и тронула его за плечо, опалив этим прикосновением. — Спасибо.

— За что? — опешил Реджинальд.

— За… — Мэб вдруг покраснела. Она была во всех отношениях зрелая, современная женщина из тех, кого в газетах называли на вандомэсский манер «эмансипэ», но некоторые вещи удивительно легко вгоняли ее в краску.

— Я понял, — сжалился над ней Реджинальд.

— Не в Верне дело, — вздохнула Мэб сокрушенно. — А в моей матери, и мне даже не с кем обсудить это. Может быть, мне следует завести подруг?

— Вот тут я вам точно не советчик, — вздохнул Реджинальд, поднимаясь, выпутываясь одновременно с этим из вязи смутных желаний. Свежую, утреннюю Мэб Дерован с этим клятым румянцем на щеках, хотелось целовать не меньше, чем ту, ночную, соблазнительную. И в этом уже точно не было вины зелья.

— А сварите еще кофе, — крик Мэб нагнал его уже в прихожей.

На этот раз кофе вышел более легким, сладким благодаря меду и апельсиновой цедре, с пряными нотками кардамона и корицы. Мэб, зашедшая на кухню, приняла чашку, принюхалась и широко улыбнулась. И от улыбки этой, как и от румянца, голова шла кругом. Реджинальд одернул себя. И продолжил разговор, потому что он сближал с Мэб, пускай это была только иллюзия.

— Что не так может быть с вашей матерью?

— Маменька никогда бы не просватала меня за простолюдина, будь он хоть трижды миллиардер, — Мэб сокрушенно покачала головой. А Реджинальда, хоть он и не чаял позвать ее замуж, слова задели. — Значит, либо ей нужны зачем-то деньги, либо Верне соврал, либо… я не знаю.

— Позвоните ей и спросите, это если вам нужен был совет.

Мэб фыркнула и на какое-то время ушла от ответа, слишком занятая своим кофе. Пила его, щурилась, улыбалась краешком губ. Потом наконец заговорила с легкой чуть снисходительной улыбкой.

— Это повлечет только скандалы. Моя мать имеет очень своеобразное представление о том, как должна вести себя аристократическая семья. Вы, Реджи, читали когда-нибудь романы Хью Левона?

Реджинальд едва не поперхнулся, услышав, как легко и непринужденно Мэб сокращает его имя. Кивнул. Да, он читал Хью Левона, блестящего сатирика, хотя куда больше ему нравился исторический роман «Де Линси и свинопас».

— Дерованы в версии моей матери, теток, а также сестер и кузин, этот как раз Грайтоны Левона, — Мэб сокрушенно покачала головой. — Как в «Завтраке в апреле».

— Пьют чай, предварительно его отравив? — уточнил Реджинальд.

— Метафорически, — кивнула Мэб. — Со стороны, должно быть, наша жизнь кажется яркой, великолепной: череда приемом, серебряная посуда на завтрак и неспешная беседа о погоде…

— Моя мать, — неожиданно для себя сказал Реджинальд, — очень любила красивую жизнь, как в журналах. Мы, ее дети, начинали работать в восемь лет, чтобы эту жизнь обеспечить. Всем со стороны казалось, мы нищие, несчастные, нас подкармливали украдкой — и слава Богу! — но в действительности все из-за материного желания купить новую шаль, или салфетки на стол, или статуэтку. Когда я на старших курсах научился вязать, связал ажурную салфетку, зачаровал на привлечение денег и послал ей. И этим моя помощь семье, пожалуй, ограничилась.

Мэб хмыкнула задумчиво.

— Если бы и мои проблемы с матерью можно было решить так же просто. Надежда только на то, что она узнает от Верне, что я лишилась-таки невинности, причем давно, и откажет мне от дома. Когда можно будет начать колдовать?

Смена темы была неожиданной, но Реджинальд этому обрадовался. Хватит уже говорить о личном.

— Около полудня, я думаю. Тогда мы и выясним, кто где был. И у нас, к слову, некоторые… неприятности. Леди Гортензия Паренкрест.

— А что леди Гортензия? — напряглась Мэб.

— Слишком умна для придворной дамы, — проворчал Реджинальд. — И наблюдательна. Или это все благодаря придворной должности? Она знает о Лили и потребовала держать ее в курсе. Потому что позор может разрушить начинание ее величества.

— А странные были гости на балу, — заметила Мэб. — Верне — ладно, он собирается нам что-то пожертвовать. Но что здесь делали леди Гортензия и доктор Джермин?

— У нас есть пожар, — Реджинальд выставил в центр стола баночку с медом. — Есть зелье. Есть визит доктора Джермина и его попытка отравить вас. Есть Лили Шоу. Фотоснимки вчера, повешенные там, где их любой мог увидеть. Прибытие леди Паренкрест. И взлом музея.

— И еще попытка пробраться к нам в дом, — напомнила Мэб, разглядывая выставленные на столе предметы. — Это могут быть вовсе не студенческие шалости.

— Зелье, демарш Джермина и соблазнение Лили очевидно направлены на то, чтобы опорочить репутацию Абартона. В принципе, взлом музея и пожар сюда также вписываются, — Реджинальд переставил баночки, чашки, флакончики и посмотрел на них, склонив голову. — Однако, эта безобразная история с Лили может играть против королевы Шарлотты. А пожар быть случайность. А в музее, скажем, искали какой-то артефакт. Или книгу. Или студенты Эньюэлса переплыли озеро и наведались к нам.

Реджинальд тряхнул головой.

— Нет, леди Мэб, нам с вами стоит ограничиться поисками обидчика Лили Шоу и приготовлением антидота. Потом, когда все наши проблемы будут разрешены, пусть с остальным вон Грев разбирается.

Реджинальд хотел еще добавить, что после того, как антидот будет приготовлен и выпит, их ничто не будет связывать, так что не стоит строить планы, но малодушно промолчал.

Утро началось странно, с суетливых и путанных желаний. Мэб совершенно не хотелось спускаться вниз и начинать разговор с Реджинальдом — а было ощущение, что этого разговора не избежать. И в то же время, Мэб нуждалась в том, чтобы увидеть своего компаньона и понять, изменилось ли что-то, или ей это только кажется.

Из сада пахло дождем и цветами, но ароматы эти не кружили голову, не возбуждали, не умиротворяли, а лишь раздражали.

Все же она сошла вниз и затеяла разговор, высказав все, что ее тревожит, но теперь сидела и сожалела о вырвавшихся словах. Было неприятно, что она впустила — да практически втянула! — Реджинальда в свою жизнь, а еще больше стыдно. Вот так просто вышла и вывалила на плечи чужого человека нервические переживания. И почти дошла до того, чтобы попросить о неловкой, крайне щекотливого свойства услуге: пойти и поговорить с Верне. Но Мэб вспомнила, как комкал Реджинальд несчастные бинты, словно хотел сомкнуть руки на шее ее обидчика, и отказалась от этой затеи.