Дарья Иорданская - Во имя Абартона

— Доктор Льюис решил, что поторопился с выводами.

Теплое дыхание согрело шею, против своей воли Мэб покачнулась, но устояла. Не хватало еще приваливаться к Реджинальду Эншо у всех на глазах. Достаточно и того, что университетские сплетники стали обсуждать, как часто закоренелых врагов стали видеть вместе. Пару раз Мэб пыталась оправдаться, что все дело в совместной работе — они ведь компаньоны, но прикусывала язык. Так еще хуже. Если она начнет оправдываться, это лишь убедить людей в собственной правоте.

— С какими? — так же шепотом спросила Мэб, не сводя глаз с могильщиков, споро забрасывающих яму землей. У них не было ни малейшего трепета перед покойной, работали они быстро и уверенно, и только песни — вроде моряцкой шанти, ритмичной и бодрой — не хватало.

— Касательно пьютских ножей. Рисунок очень похож, но магический след слишком быстро рассеялся. На портрете его и вовсе не осталось, а с тела… — Реджинальд осекся.

— Продолжайте, — Мэб, пользуясь тем, насколько широка идущая мягкими складками профессорская мантия, нашарила руку Реджинальда и сжала.

Мужчина кашлянул раз-другой, словно пытался избавиться от застрявшего в горле кома.

— С тела они пропали за несколько часов. Льюис считает, что злоумышленники использовали артефакт.

Мэб резко обернулась и посмотрела на собеседника. Реджинальд не отрывал взгляда от могилы, пока еще — отверстой, но неумолимо быстро наполняющейся землей.

— Артефакт?! Что это может быть за артефакт вообще?!

Реджинальд дернул плечом и крепче, почти до боли стиснул пальцы Мэб.

— Лично я могу назвать примерно две дюжины вариантов. По большей части они запрещены в Роанате, но почти все запрещенное можно при желании найти на черном рынке. А в местах, откуда родом наш добрый друг Верне, такие предметы вообще в порядке вещей.

— Вы думаете?… — Мэб осеклась. Ей неприятно было вспоминать о Кристиане Верне. После бала он покинул Абартон, и, хотелось думать, они никогда больше не встретятся. Но это меняло все дело.

— Я ничего не думаю, леди Мэб, — покачал головой Реджинальд. — Нельзя делать выводы, полагаясь на личную неприязнь.

Последний ком земли был брошен на холм, сверху положили небольшую металлическую табличку с гравировкой и легкими чарами. В этой традиции было нечто трогательное: подходящего к свежей могиле временное надгробие встречало россыпью золотистых искр и тихим «Помни меня». По преданию оно также должно было указать на виновника гибели, но Мэб сомневалась в подобном исходе. Ни гибель, ни падение Лили никого уже не интересовали.

Гости скорбной церемонии начали расходиться, с видимым трудом удерживая на лице подходящее случаю выражение. Первыми упорхнули студентки, за ними — степенно — преподаватели. Последними ушли с кладбища отец Бернард и перебрасывающиеся мрачными шутками могильщики. Мэб нехотя разжала пальцы, выпустила руку Реджинальда и подошла к могиле. Надгробие, как и положено, встретило ее искрами, но тусклыми. Щелкнув пальцами, Мэб влила в металлическую пластинку немного силы, склонила голову и пробормотала несколько слов. Молитва у нее не выходила, поэтому она просто извинилась. Прости, дорогая Лили, что я не смогла найти твоего обидчика. Прости, что ты погибла по моей вине. Прости, что я — взрослая, не смогла защитить тебя.

Реджинальд подошел сзади, обнял ее за плечи, прижимая к себе, и вздохнул. Мэб ощутила этот вздох всем телом, откинулась назад, устроив голову у мужчины на плече и шмыгнула носом. Она не собиралась плакать, в конце концов — она этого не делала со смерти отца. Она рыдала, случалось, по пустякам, по глупостям, но никого не оплакивала, и вот — на тебе! Мэб вытерла слезы, текущие из глаз, снова шмыгнула носом, закусила губу, не позволяя себе разрыдаться. Молча, спокойно Реджинальд развернул ее, обнял крепче, кутая в свою мантию, хранящую запах трав и реактивов, и, уткнувшись ему в плечо, Мэб разрыдалась в голос. Теплые, ласковые руки гладили ее по спине, низкий голос шептал что-то успокоительное, но слезы в эту минуту были лучшим лекарством. Слезы и объятья.

Наконец слезы иссякли, но отстраняться Мэб не спешила, а Реджинальд не размыкал объятья. Под пальцами была мягкая, гладкая шерсть пиджака, под щекой — шелк съехавшего на бок галстука. Сердце билось чуть чаще, чем следует, но и саму Мэб неуместно волновала эта близость. Никакой бурной страсти, никакого пожара, лишь размеренное, ставшее уже привычным желание.

— Выпьем? — тихо предложил Реджинальд.

— Ага.

Мэб отстранилась, вытирая мокрые щеки. Выглядела она, должно быть, ужасно: рыдания никого не красят. Однако Реджинальд глядел с мягкой, теплой улыбкой, невероятно смущающей. Мэб начала уже привыкать к ней, и к этому мужчине, его привычкам, его манерам, голосу, прикосновениям. К вспышкам страсти и к обычной для него сдержанности. Пришла вдруг страшная мысль, что еще несколько дней, и они навсегда разойдутся. Станут только коллегами, изредка встречающимися на совместных собраниях или в коридорах, а Мэб этого не хочет. Мэб хочет, чтобы всегда было вот так, как сейчас.

Когда, черт возьми, наколдованное чувство стало настоящим? И что с этим делать?

Мэб, утирая слезы обеими руками, сделала шаг назад, запнулась о надгробный камень, и упала бы, не подхвати ее Реджинальд привычным уже жестом. Она снова оказалась в его объятьях. Сердце билось, как сумасшедшее, но не из-за страха перед падением и не из-за того, что Грезы велели вожделеть этого мужчину. По-хорошему так билось, по-правильному.

— Что, все-таки, этот достойный господин тебе сделал? — спросил Реджинальд, криво усмехаясь.

— Кто? — глупо моргая, спросила Мэб.

— Люсьен Марто, — Реджинальд кивнул на надгробие. — Наш, вернее ваш старый знакомый.

Мэб опустила взгляд на скромный камень, весь раскрошившийся, поросший мхом и плесенью. На нем еще читалось имя — «Люсьен Марто», годы жизни, но большая часть эпитафии скрылась под землей и камнеломкой, и сложно было даже представить, что же сулило проходящим мимо это надгробие. Осторожно опустившись на одно колено, мгновенно утонувшее в необычно рыхлой для старой могилы земле, Мэб счистила траву и листву.

— I, pede Fausto? Странная эпитафия.

— Да, ему бы больше подошло Errare Humanum est, — согласился Реджинальд, протягивая руку. — Поднимайтесь, леди.

Поднявшись, Мэб отряхнула колени от земли и мелких листьев. Реджинальд взял ее за локоть, потянул за собой, а Мэб все смотрела и смотрела на старое надгробие. Иногда возникало это странное чувство: «Оно!». Так себя проявлял, должно быть, дар удачи. Мэб натыкалась на что-то и понимала: именно это она и ищет. Что-то важное было связано с этой могилой.

— Идем, — Реджинальд, потеряв терпение, сильнее дернул ее за руку и обнял бесцеремонно за талию. — Оставь покойника в покое.