Коллектив авторов - Новые марсианские хроники

Хенрик освободил Кятлин от скафандра. Она была несколько ошарашена, но быстро приходила в себя. Приподнявшись, она откашлялась и посмотрела на стоявшего перед ней мужчину, как ягнёнок на льва.

— Не нужно меня благодарить,— ухмыльнулся Хенрик и указал на Фенгуса.— Это он попросил тебя оставить.

Прежде, чем кто-то успел что-либо сказать, Хенрик поднял руку и продолжил:

— Слушайте все. Первым, что объяснили мне представители иных рас при встрече, было то, что культурный шок в результате встречи двух цивилизаций в девяти случаях из десяти приводит к гибели одной из них. Все вы, должно быть, об этом слышали, но для нас это простая теория, они же познали это на собственном многовековом опыте. Примитивные цивилизации, узнав об Универсуме, могут сами себя разодрать в клочья, в полном смысле этого слова. Даже сейчас всё ещё существует опасность того, что в случае неудачи от человечества останется только колония Берега Штормов,— возможность именно такого варианта развития событий оценивается с вероятностью два к одному. У вас будет время внимательно изучить программу постепенного и по возможности безболезненного вхождения человечества в Универсум… В двух словах это не объяснишь.

— С трудом верится, что власти Земли ничего об этом не знают,— угрюмо буркнул Фенгус.

Хенрик сделал глоток из стакана, который подал ему робот.

— Знают. И можешь себе представить, как они обижены на то, что их не берут в игру! Чёртовы салаги… молодёжь! В любом случае… Видите ли, нынешнее положение весьма нестабильно, и для того, чтобы всё окончательно не полетело ко всем чертям, требуется координатор, наделённый самыми широкими правами и полномочиями. Таковым являюсь я.— Он опорожнил стакан и обратился к своему внуку и Терц.— Вы двое можете отправляться куда угодно, кроме, разумеется, Солнечной системы. Кятлин же я собираюсь препроводить, по крайней мере, за сто миллионов световых лет от Солнца… Но об этом позже. До сих пор… Знаете… Давайте так: Карл и Терц — направо, Фенгус и Кятлин — налево — проверьте, насколько вы подходите друг другу в реальности.

Неожиданно Хенрик Меска разразился гомерическим хохотом и прыгнул через балконный парапет, а четверо застывших в недоумении людей молча смотрели, как в отсветах лунного света он постепенно удалялся от них, скользя над играющей серебристыми лучами морской гладью.

— Хочешь выпить?

— Да,— сказала она, рассматривая календарь. И упрямо оттопырила губу: — Только не эту дрянь. В ней привкус песка. Или пыли.

— Но это придаёт вину своеобразный оттенок. Это самое вкусное, что есть на Марсе.

— Я согласна на самое невкусное, что есть на Земле.

Лейя упрямо наклонила голову.

Она разглядывала талисман.

Вечный календарь — вот что это было.

Пластиковый лист с фосфоресцирующими цифрами, всегда живыми, и с изображением белой хризантемы, на которой застыла взлетающая радужная бабочка. Календарь был рассчитан на вечность. Значит, радужная бабочка обречена была взлетать вечно.

— Ненавижу Марс. Ненавижу луну, которая дважды всходит за ночь. Молчи, не говори не слова! — предупредила Лейя.— Да, мы на Марсе. Да, мы добрались до мёртвых морей. Да, мы плывем на гравитационной барке. Но на гравитационной и воды под нами нет! Только пыль, лёд, пески! Севр, я сойду с ума! И ещё этот марсианин на носу барки. Их же нет, они давно вымерли. Ты же не будешь спорить? Марсиане вымерли миллион лет назад. И моря высохли. Мы нигде не видели ни капельки воды, только пески и пыль. Планета обмана! Здесь ничто не соответствует своим названиям. Ну почему,— взмолилась она,— называют морями промёрзшие мёртвые долины пыли?

— Не говори о пыли.

— Почему? — она опять выпятила губы.

— Потому что надо успеть пройти канал Хирхуф прежде, чем пылевое облако нас накроет. Оно сейчас на южной подошве Олимпа и движется в нашу сторону. Если утром мы не войдём в бухту Сет, мы можем застрять надолго. Пожалуй, я бы не прочь…— он хищно облизнулся: — Но ты, кажется, нервничаешь?

…вход в бухту Сет опознаётся по резко разрезанной проливом береговой линии, поросшей смешанным лесом. Иногда у берегов наблюдаются буруны, однако подводных опасностей не обнаружено. Затонувшая барка лежит на дне к западу от устья реки Нейи…

— Этот марсианин… Наш лоцман… Он, правда, считает, что ведёт барку по воде?

Севр кивнул.

Он не хотел ссоры.

— Это мы с тобой ничего не видим,— объяснил он, стараясь говорить ровно.— Для нас всё вокруг — только развалы мёрзлых камней, сухие русла, мёртвая тень Олимпа. Но лоцман видит . Он ведёт настоящую барку по настоящему каналу. Он ориентируется по деревьям, спускающимся к воде. Смотри, как он напряжён. Он знает все опасности и загадки этих мест. Почему ты нервничаешь? — всё же не удержался Севр.— Ты прилетела с Земли. Пустое пространство тебя не остановило. А ведь пустоту пространства представить трудней, чем воду, льющуюся по мёртвым камням Марса.— Он улыбнулся, смягчая свои слова.— Ты сама хотела увидеть вечного Лоцмана. Ты мне уши прожужжала на Земле, так сильно тебе хотелось увидеть последнего марсианина. Ну вот, теперь ты его видишь. Так зачем же нервничать?

Она промолчала.

— Хочешь, я попрошу его включить музыкальную книгу?

— С этими ужасными стонами? Они там душат друг друга? Нет, хватит с меня.

— Эту музыку оставила самая древняя из всех известных в Солнечной системе цивилизаций.

— Музыка мертвецов,— фыркнула Лейя и длинным узким ногтем пурпурного цвета поправила нежный завиток платиновых волос, упавший ей на щёку. Классический образчик земной капризности, упрямства, красоты. Севр смотрел на неё и у него сжималось сердце. Так сильно он её хотел. Она была сама недоступность. Полупрозрачные борта гравитационной барки пугали Лейю, она с недоверием поглядывала на полупрозрачный силуэт Лоцмана, утвердившегося на носу гравитационной барки. Севр чувствовал, что она оттолкнёт его руку, если он попробует коснуться завитка платиновых волос.

— Не говори про марсиан, что они мертвецы.

— Но разве он жив?

Лейя пристально глянула на призрачный силуэт Лоцмана.

Бёдра старика были обвязаны куском фосфоресцирующей ткани, украшенной крошечным золотым пауком — символом Марса. Паук казался совсем игрушечным, но сразу бросался в глаза. Сквозь широкие плечи, сквозь широкую грудь Лоцмана неясно просвечивал далёкий чудовищный купол вулкана Олимп и крошечная звезда в розоватом небе. Чёрная вершина над белым снежным воротничком. Крошечная звезда над чёрной вершиной. Почти семнадцать миль в высоту. Кристаллический иней нежно отмечал прихотливые извивы каменных каньонов.