Коллектив авторов - Новые марсианские хроники

— У меня о вашем городке сложилось иное впечатление,— ответил Иван тоном, в котором, как он надеялся, прозвучал металл.

— Уехали бы вы,— вдруг устало высказался рейнджер и ушёл, потирая глаза.

Иван поработал после этого непонятного посещения ещё немного, а утром уже следующего дня случилось… То есть, это невозможно было назвать даже происшествием. Когда он стал копаться в своих прежних снимках, отбирать те, которые можно было признать приличными, внезапно обнаружилось, что краски на фотографиях недавней поры становятся интенсивнее, чище и сложнее одновременно.

Иван даже опоздал к утреннему солнцу, вышел, обвешанный аппаратурой, когда время уже уверенно подкатывало к местному полдню, но делать было нечего. Определить ошибку, где, как и когда он «перегрузил» краски — тоже было необходимо. К сожалению, он не нашёл причину, а это могло значить только одно — у него медленно, но уже довольно заметно ломалась аппаратура, та самая, отремонтировать или заменить которую тут было негде.

Так он оказался перед небольшой парикмахерской, в витрине которой стоял плакатик с глуповатой рекламной надписью — «Мы угадываем характер ваших волос»… Но не обычные самодовольные лакированно-зализанные красавицы с гривами, уложенными немыслимым образом, иллюстрировали этот плакатик. А снимок кусочка морского берега. Сразу было видно, что этот снимок сделан любителем, но… Это было замечательное любительство!

Камни, отрезающие сушу от моря, высились как зубы неведомого чудища, чуть в сторонке, в кляксе относительно плодородной почвы росла плакучая берёзка, невысокая, как все здешние берёзы, едва ли не карликовая, а в море, над редкими, но очень выразительными тучками, светило солнце. И в его свете становилось видно, что из тучек идёт настоящий дождь. Такого почти не могло быть — чтобы на Марсе шёл дождь. Тут слишком мало воды в воздухе, тут имелись районы, где облаков не бывало десятилетиями. И вдруг — сразу дождь!

Иван, опомнившись, попробовал понять, не монтаж ли он видит перед собой. Угловые замеры для солнечного диска, рефракция света, расположение обычного на Марсе затемнения от близкого космоса, придающего атмосфере мрачноватую тяжесть… Фотография определённо была снята здесь, и очень просто, без последующей обработки. Но что совсем не укладывалось в сознании — она была чёрно-белой. Не цветной и обесцвеченной, а изначально чёрно-белой, в этом Иван был уверен.

Сбоку раздалось покашливание. Иван посмотрел, рядом стоял, смущённо покачивая головой парень лет двадцати с небольшим, высокий и тонкокостный, как часто случалось среди марсиан третьего-четвёртого поколения.

— Нравится? — спросил паренёк.

— Не очень,— буркнул Иван, ему показалось, что волшебное настроение, которое лилось с этой фотографии, вряд ли теперь вернётся.— К тому же, я не понимаю, почему она чёрно-белая?

— Так видел автор.

— Не ты ли?

— Этот снимок у меня самый удачный…— Парень вдруг протянул руку.— Пётр Самсонов-Ларге, здешний методист-учитель.

Методистов Иван уважал, потому что эти люди казались ему представителями вымирающей породы. Вот фотографы, вероятно, всегда будут нужны, а учителя… Более сотни постоянно действующих образовательных каналов, на всех основных языках, по всем отраслям знания, на любом пятачке, где только в Солнечной системе успевало закрепиться беспокойное человечество, привело к тому, что обучение сделалось поточным. Иногда, в наиболее сложных случаях, бывали нужны педагоги… И методисты. Их работой был подбор самых необходимых и успешных для каждого из подростков программ обучения. То, что в таком мизерном городке имелся методист, свидетельствовало, что Урюпинск этот был не так прост и груб, как показалось Ивану. Или он чего-то не понимал? Поэтому и проговорил с изрядной горечью:

— Должно быть, вы не слишком хороший методист, если…

— Как я понимаю, вы не собираетесь улететь сегодня…— словно бы во сне, проговорил Самсонов-Ларге.

— И не подумаю,— буркнул Иван.

— Понимаете, мы немного ошиблись в сроках,— непонятно сказал методист. Посмотрел на фотографа, потом на небо, покачал головой и предложил: — Пойдёмте в гостиницу, а то через четверть часа дождь зарядит.

— В гостинице мне не подают даже кофе,— честно предупредил Иван.

— Сегодня подадут.— Методист хмыкнул, потом ещё раз посмотрел на Ивана и совершенно спокойно, словно они были уже не один день знакомы, принялся объяснять: — Мы надеялись, что вы, как и многие из того, другого мира, ну, предположим… обидчивы. Что вы быстренько улетите, или вам покажется, что место не подходит для фоторепортажа.

— Меня не очень легко своротить с пути, если я его выбрал.

— К сожалению — да. Но мы надеялись. И приложили к этому все силы. Теперь остаётся только…— Методист подумал, потом вздохнул, признавая, что ничего другого, кроме откровенности, не остаётся.— Что вы знаете о дожде?

Пока они шли к гостинице, Иван рассказывал о голубых дождях на Сатурне, о разноцветных дождях Земли, об искусственном дождевом павильоне на Луне, о кислотных дождях Венеры и ртутных метелях Урана, которых не выдерживали больше пяти сезонов даже защитные бункеры.

А ещё он сказал, что фотографировать дождь так, как ода увидел на снимке перед парикмахерской, без цвета, всего лишь с одной игрой ветра, света и воды — немыслимое расточительство. Что необходимо было проявить глубину воды, зелень берёзки, переливы капель на её коре, освещённых Солнцем… И тогда услышал в ответ:

— Никаких переливов нет,— сказал Пётр Самсонов-Ларге.

— То есть? — спросил, остановившись, Иван.

— Скажите, ваша аппаратура считается эффективной в вашем искусстве?

— Несомненно,— признал фотограф.— Разумеется, в некоторых деталях сейчас есть машинки и получше, но сверхновые штуки возникают чуть не каждый месяц, за всем не угнаться.

— Сколько цветов способны улавливать ваши камеры?

— По паспорту, кажется, 256 миллионов оттенков. Разумеется, в руках опытного человека, но к ним я отношу и себя.

— Вы имеете для этого все основания,— отозвался методист. Ивану показалось, что он отчего-то грустнеет, хотя разговор был для него интересен.— Но вот что бы вы сказали, если бы разом, без всяких причин эти камеры, вся эта сложнейшая, совершенная и очень дорогостоящая техника стала фиксировать мир без цвета?

— Я бы решил, что у меня в голове образовалась какая-нибудь гематома, которая блокирует способность опознавать и наслаждаться цветом, что я стал в некотором роде дальтоником… Для моей профессии это было бы ужасно, непоправимо, гибельно.

Оказавшись в кафе гостиницы, Самсонов-Ларге уселся в одно из кресел, стоящих у окна, и обычно неприветливая официантка мигом принесла две дымящиеся чашки с отличным кофе, пожалуй, даже с добавками натурального.