Алексей Чайка - Крепость Луны [СИ]

Я хлебал горячий суп и был доволен тем, что оказался, наконец, в месте, где жила дочь Волконского. А это значит, что большую или меньшую часть пути я прошёл и, несмотря на скверный характер судьбы и её малопривлекательные гостинцы, был всё-таки жив-здоров. Я догадывался, что Кожевина разрешает детям играть после обеда только потому, что нашлась возможность серьёзно поговорить о старшей дочери.

Достался мне огромный кусок невероятно вкусного пирога с яблоками. Чтобы хоть немного воздать благодарность, я заварил индийский чай, о котором здесь только слышали и вместо которого пили отвар коры и трав. Чай привёл в восторг детей, Кожевина тоже была чрезвычайно довольна, в общем, обед прошёл как нельзя лучше и подготовил благодатную почву для откровенной беседы. Ко мне прониклись полным доверием.

Наконец, дети убежали, стол был убран. Кожевина достала было из сундучка вязание, но, поглядев на него, сунула обратно. Я заметил, что она сама не своя от волнения.

— Да вы садитесь на мою кровать, — сказала Кожевина, — а я присяду тут.

И она опустилась на лавку. Я запрыгнул на высокую кровать, и ноги мои болтались как у мальчишки.

— Так вы, Николай Иванович, прибыли сюда, чтобы узнать, где Оля? — взволнованно спросила Авдотья Парамоновна.

— Да, но не только. Я сразу решил для себя, что если Ольга Павловна действительно пропала, я отыщу её.

Кожевина вздохнула.

— Нелегко будет. Конечно, я в тайне верю, что она вернётся, но… сами понимаете, материнское сердце стремится к счастью детей, оно может и обманывать. Оля была мне как дочь. Хотя — что это я? — она была мне дочерью!

— Господин Волконский надеется, что она жива. Он даже уверен в этом.

— Так почему он сам сюда не приехал?

Я не сразу решился ответить.

— У него семья… Крепкая семья.

— Сколько у него детей?

— Двое.

Авдотья Парамоновна хмыкнула.

— Но скоро родится третий, — поспешил я добавить. Прожив на свете двадцать с лишним лет, я убедился, что женское несчастье очень эгоистично.

— А я сама с двумя вожусь. Мой муж умер полтора года назад. Ольга очень помогала. А как пропала, тяжело нам стало… Она была умницей, всё мечтала навестить Льва Сергеевича, дабы тот сосватал её какому-нибудь богатому помещику. Она хотела, чтобы я и дети жили в достатке…

Я ссунул ноги на пол и выпрямился.

— Авдотья Парамоновна, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы вернуть вам дочь. Но мне нужны подробности её исчезновения.

— Да вы сыщик что ли? — горько усмехнулась Кожевина.

— Как вы угадали? — спросил я с самой кроткой улыбкой, какую только мог изобразить. — Да, я сыщик. Такая у меня профессия. Поэтому господин Волконский и попросил меня разыскать его дочь.

Авдотья Парамоновна смотрела на меня во все глаза.

— Вы настоящий сыщик? — тихонько спросила она, точно боясь спугнуть неожиданно впорхнувшую в её сердце надежду.

— Самый что ни на есть настоящий, Авдотья Парамоновна. Не обращайте внимания на мои годы, на то, что я молод. В столице я был одним из лучших сыщиков.

— Так, значит, вы отыщите Олю? — радость звучала в каждом слове, произнесённом Кожевиной. Даже некоторые морщины разгладились.

— Приложу все усилия для того, чтобы Ольга Павловна увидела мать, то есть вас, и… и отца, Льва Сергеевича. Только при одном условии.

— Каком? — с испугом спросила Кожевина. — У меня нет ни одной золотой монеты, так что я не смогу…

— Я не о деньгах. Они меня не волнуют.

— Ой! — воскликнула женщина, так для неё были странны мои слова.

— Я смогу отыскать вашу дочь, если вы мне расскажете все подробности последних дней пребывания Ольги Павловны.

— Да что тут рассказывать? Жила, жила да вдруг и исчезла.

Я покачал головой.

— Так не бывает. В этой местности не водятся султаны. Есть только разбойники.

— Да и разбойников не бывает, если честно. Мужики у нас, знаете, какие? Кому хош шею свернут, а ноги в узелок завяжут.

— Радует, что хоть где-то простые ранийцы живут в безопасности. Скажите, в какое время суток пропала Ольга?

Кожевина призадумалась и с уверенностью сказала:

— Вечером.

— Поздно?

— Нет.

— Что она делала вечером на улице осенью?

— Гуляла.

— У неё была такая привычка? — уточнил я.

— Да. Я ругала её, а она всё равно любила гулять.

— Одна?

— Нет, с подругами.

— В тот вечер она пошла одна или с подругами?

— Я ведь за ней не слежу. Кирюха говорит, что одна бродила у реки. Знаю, сердце у неё было не на месте, переживала она, всё ждала чего-то…

— Ольга Павловна делилась с вами переживаниями?

— Часто, только беда в том, что я не понимала и половины того, о чём она говорила. С детства такой была: как начнёт что-нибудь тараторить, так не остановишь. Я думала, она выдумывает, словно сказки пишет. Думала, пройдёт это, но не прошло. Выросла, а такой и осталась. Иногда с ней словно припадки случались, видела что-то, потом пыталась нам с отцом доказать, что видит будущее. — Авдотья Парамоновна помолчала, слёзы душили её. — И она не лгала, она говорила правду. Теперь-то я знаю! Да поздно… Поздно уж!

— Вы убеждены в том, что ваша дочь может видеть будущее, предсказывать его?

— Умерла бы, но не отреклась от этого! — воскликнула женщина и с вырывающимися рыданиями постучала себя в грудь.

— Как же вы убедились в правоте Ольги Павловны?

— А так. Вот как, — проговорила яростным шёпотом Авдотья Парамоновна, поднялась со скамьи и перешла в соседнюю комнату. Оттуда доносились звуки возни и похожие друг на друга причитания. — А вот так-то я и убедилась, да позднёхонько уже. После драки кулаками не машут. Смотрите, это оставила она в стопке своей одежды, знала, что я буду перебирать её, оплакивая мою дочурку!

В моих руках оказался самый обычный лист бумаги, сложенный вчетверо, с типичным женским почерком, полным разных завитушек. Встречались и ошибки, впрочем, тогда я на них внимания не обращал, ибо занят был содержанием, ради которого, уверяю вас, можно было простить и тысячу тысяч грамматических ошибок!

«Дорогая мама!

Я прошу у Вас прощения за свою очередную «сказку». Как жаль, что не могу передать Вам на словах всё, что у меня лежит на сердце. У меня каждый вечер оно болит, предчувствуя беду. Знаю: скоро меня не будет с вами.

Вот что я не говорила Вам, вот что утаивала от Вас, чтобы Вас не тревожить: ко мне сватались. Мне предлагал руку и сердце странный человек. У него в мыслях недоброе, я знаю: дела его черны как сажа, и он готовит преступление. Этот человек не из нашего мира, его далёкой страной правит ночное светило, луна. Он подарил богатое ожерелье против моей воли, я вынуждена принять его. Несколькими днями позже я догадалась отнести его к местному ювелиру Бергу, чтобы он заменил один камешек ожерелья на стекло. Камешек остался у меня. Я прошу Вас, мама, отдать этот камешек тому человеку, что займётся моими поисками. Путь эта часть ожерелья поможет ему отыскать меня.