Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище [litres]

Клерк подал мне новое письмо, и я без промедлений вскрыл конверт.

«Юнайтед Стейтс Отель», Филадельфия,

понедельник, 18 марта 1844 г.

Дорогой мистер По!

Ужасно сожалею о доставленных вам неудобствах, однако, в надежде вернуть остатки собранных Иеремией Мэтьюзом образцов, вынуждена отправиться с отцом на склад неподалеку от порта. Еще раз прошу извинить меня, но не могли бы вы принести дневник в таверну «Веселый Путник», что в Блэк-Хорс-Аллей, близ Фронт-стрит, в половине первого? За это я была бы крайне признательна – ведь вам известно, сколь дорога мне эта вещь, но если вы не сочтете возможным прийти, разумеется, вас пойму. Надеюсь с вами увидеться, но, если нет, желаю на прощание всего наилучшего и непременно напишу вам по прибытии в Лондон.

С уважением к вам,

мисс Хелен Лоддиджс.

Охваченный разочарованием пополам с возмущением, уставился я на письмо. Ошибки быть не могло: почерк принадлежал мисс Лоддиджс. Если ее принудили написать это, зачем похитителю понадобилось вызывать меня куда-то еще вместо того, чтоб попросту попросить оставить дневник в отеле? На ум немедля пришли все рассказы мисс Лоддиджс об убийствах, призраках и доппельгангерах. Быть может, она действительно повредилась в уме и плетет затейливые фантазии? Но нет, сомнения мои тут же развеялись. Наверняка все это – уловка, хитрость, предпринятая с тем, чтобы придать письму достоверности. «Юнайтед Стейтс Отель» – место слишком уж людное, чтобы мисс Лоддиджс смогла забрать у меня дневник, не подвергая своего похитителя риску. К тому же и дневника я, не увидевшись с мисс Лоддиджс, в отеле явно не оставлю…

Я огляделся, окинув взглядом других людей, собравшихся в фойе. Скорее всего, один из них был послан похитителем удостовериться, нет ли со мною сообщника, а значит, показать Дюпену второе письмо, не выдав его присутствия, не удастся. Оставалось одно: отправляться в таверну «Веселый Путник» в надежде обменять фальшивый дневник на мисс Лоддиджс там. По всей вероятности, там меня ожидала ловушка, однако я был уверен, что вдвоем с Дюпеном мы устоим против любого головореза. Придется попробовать.

Не сомневаясь, что Дюпен последует за мной незримо, словно бесплотный дух, до тех пор, пока в нем не возникнет надобность, я вышел из отеля и двинулся вдоль Честнат-стрит на восток, к реке Делавэр и докам. Улица была прямой и длинной, а посему заметить Дюпена, следующего за мной в некотором отдалении, не составляло никакого труда. Разумеется, благодаря сим обстоятельствам и врагу было бы столь же просто не упустить меня из виду.

День выдался погожим, в воздухе веяло весной, и приятная прогулка отчасти сгладила дурные предчувствия. Трудолюбивые работницы усердно скребли и без того чистый мрамор ступеней, что вели к парадным дверям богатых домов, дружелюбные прохожие, вышедшие на прогулку, учтиво желали мне доброго дня. За мною, перелетая с дерева на дерево, следовал кардинал, разражавшийся громкими трелями всякий раз, как приземлялся на сук. Алое оперение птицы ярко контрастировало с черными, голыми, точно старые кости, ветками.

Путь до угла Фронт-стрит оказался недолгим. Здесь я повернул налево и последовал на север, к месту моего назначения. Стоило мне, наконец, свернуть в Блэк-Хорс-Аллей, как я оказался среди немалой толпы. Неужели в таверне и рядом так людно в столь ранний час? Толпа покачнулась, расступилась и тут же сомкнулась вокруг меня. Следуя вдоль переулка, я чувствовал, что кто-то тенью идет за мною, но, оглянувшись, Дюпена заметить не смог. Увлекаемый толпою вперед, я вскоре обнаружил, что все это – не пьяницы, жаждущие набраться уже с полудня, а зрители, собравшиеся на боксерский матч, причем состязавшиеся оказались не просто кулачными бойцами, бьющимися без перчаток возле самых малопочтенных окрестных таверн, а двумя леди. Возможно, звание леди не слишком-то соответствовало их роду занятий, однако обе, определенно, принадлежали к женскому полу, и каждая была раздета до исподнего – рубашки, короткой нижней юбки, панталон голландского полотна да белых чулок. Одна из них была ирландкой, сложением подобной амазонке, бледнокожей, с черными, точно вороново крыло, локонами, другая же, светловолосая и розовощекая, словно сошла с холста Тициана, причем в самом скверном расположении духа.

– Делайте ставки! Последние ставки! – кричал полнотелый малый, облаченный в желтое пальто в коричневую клетку и щеголявший усами выдающейся пышности. В обмен на поданные ему монеты он выдавал каждому сделавшему ставку клочок бумаги с какой-то пометкой. – Кто? Дюшесса Дублинская или Хеллтаунская Хельга, лучшая на всю Филадельфию? Не угодно ли сделать ставку, сэр?

Увидев, что взгляд его устремлен прямо на меня, я весьма удивился и отрицательно покачал головой, однако он упорно не сводил с меня бледно-голубых глаз. Памятуя о том, что подобные толпы – сущий рай для карманников, я поспешил плотней запахнуть пальто.

– Последние ставки, последние ставки! – снова завопил зазывала в клетчатом пальто.

Зрители, ринувшиеся к нему делать ставки, оттеснили меня ближе к концу переулка, ныне служившему импровизированным боксерским рингом. Соперницы кружили друг против друга, вращали в воздухе стиснутыми кулаками – одним словом, что есть сил старались распалить друг дружку и публику.

– Я те задам добрую смазь и отправлю в пекло, да только дьявол, небось, не польстится на этакий жирный зад! – с усмешкой процедила ирландская амазонка.

Сие заявление было встречено одобрительными возгласами, перешедшими в дружный хор:

– Отправь ее в пекло! Отправь ее в пекло!

– Я те, подстилке папской, фонари под оба глаза подвешу и вот этой рукой назад в болото вгоню! – откликнулась Хеллтаунская Хельга, пригрозив сопернице внушительным кулаком.

– Смерть католичке! Смерть папской подстилке! – завопили ее болельщики.

Дюшесса Дублинская побагровела, в два прыжка подскочила к противнице ближе и изобразила пару боксерских финтов.

– Захлопни-ка жевало, не то я пособлю!

Последовавшие за сим крики прорезал пронзительный свист, и к дамам сквозь толпу протолкался тучный устроитель матча. Несмотря на все мои старания покинуть импровизированную арену, я оказался в плену, в самом первом ряду плотной толпы энтузиастов бокса. Устроитель, он же – распорядитель матча, приобнял обеих дам за плечи, склонился к ним, негромко отдал какие-то указания и махнул рукой в сторону толпы. Выслушав его, обе согласно кивнули.

– Какая первой упадет, та и в проигрыше! – во весь голос объявил толстяк. – Победительнице достанется половина сбора, остальное разделят между собой те, у кого в кармане счастливый билет. Остальные не получат ничего, кроме доброго зрелища!