Роман Афанасьев - Проклятие Оркнейского Левиафана [СИ]

Вздрогнув, Маккензи отбил зубами настоящую барабанную дробь и вжался спиной в отсыревшие доски. Господи боже, зачем он только полез в эту дурацкую историю! Неужели только из глупого тщеславия, только потому, что он решил раскрыть возможное преступление? Поиграть в сыщика на глазах у племянницы профессора? Нет. Все не так. Он хотел раскрыть тайну. Узнать, в чем секрет. Подтвердить теорию практикой, как и положено настоящему ученому. Вот что привело его в этот проклятый экипаж — любопытство, которое, как известно, сгубило кошку. Смерть профессора Макгрегора действительно чертовски загадочна. Секретные проекты, десяток подозрительных смертей, вампиры… Что еще? Похоже, он скоро это узнает. Но он же обещал, да, обещал Никласу — до самого конца. Это значит, надо держать себя в руках.

Стиснув зубы, Маккензи постарался успокоиться и подавить дрожь. И с удивлением обнаружил, что дрожит он вовсе не от страха, а от холода. Это странным образом успокоило его. Томас подтянул ноги, обхватил колени руками и постарался сжаться в комочек, чтобы сохранить остатки тепла.

«Черная Мария» тем временем довольно ходко катила по ночным улицам Лонбурга. Томас не знал, сколько времени должно занять путешествие до Центрального Управления. Собственно говоря, он даже не представлял, где оно находится. Он просто сидел, уставившись в темноту, и прислушивался к звукам, доносящимся снаружи. Их было не так уж много — все же, на дворе стояла полночь, и город постепенно засыпал. Маккензи лишь пару раз услышал грохот колес проехавшего мимо кэба, да отголосок отчаянной ругани прохожего, окаченного водой из лужи. Где‑то вдалеке раздавались свистки паровых катеров, — это означало, что река близко. Томас не сомневался — если бы не грохот «Черной Марии», он услышал бы и рокот моторов дирижаблей, и шум заводских станков — весь тот набор звуков, обычно разносящийся по засыпающему Лонбургу.

Томас не знал, сколько они ехали — в кромешной тьме он не мог рассмотреть стрелки часов. Знал только, что не так уж и долго. Экипаж то поднимался на мосты, то опускался ниже, к реке, то грохотал колесами по брусчатке, то гладко катился по чистым улицам. Маккензи не обращал на это внимания, он просто ждал, уставившись в темноту и стараясь собрать воедино остатки своей решимости.

Когда «Черная Мария» остановилась, Томас медленно выпрямился, поднялся, и решительно подошел к двери с решеткой. Он знал, что ему предстоит нелегкий разговор с копами, но не собирался отступать. В конце концов, они не смогут обвинить ни в одном преступлении.

Дверь распахнулась. В лицо Томасу ударил порыв холодного ветра, принесшего с собой смрад застоявшейся воды и гнилых отбросов. Маккензи высунулся из двери и тут же две пары крепких рук схватили его за плечи и выдернули из «Черной Марии» словно устрицу из ракушки.

Томас даже вскрикнуть не успел — едва его ноги коснулись земли, конвоиры грубым рывком согнули его пополам и заломили руки за спину. В ту же секунду петля из тонкой веревки стянула его запястья, больно впиваясь в кожу, и Маккензи все‑таки вскрикнул — больше от удивления, чем от боли. Чья‑то потная ладонь залепила ему рот и ученого рывком выпрямили, да так, что он беспомощно забарахтался в руках конвоиров.

Их было двое — все те же полисмены в плащах и высоких шлемах. Одинаковые, ничем не примечательные лица, широкие плечи, грубые шершавые ладони — служаки, каких десяток на дюжину. Держали Томаса они крепко, со знанием дела, за локти, не сильно, но цепко.

Ошеломленный Томас успел бросить взгляд по сторонам и протестующее замычал. «Черная Мария» остановилась вовсе не у Центрального Управления. Повозка, оказывается, спустилась с набережной по узкому переулку, извивавшемуся между покосившихся складских зданий, и подъехала к самой воде, остановившись в укромном уголке между заборами. Здесь было пусто и темно, а от берега отходили два коротких причала для лодок. Они пустовали, и, видимо довольно давно. Мелкие волны Тары хлюпали о гнилое дерево, источая редкое зловоние, и это было единственным звуком в этом забытом богом уголке.

Маккензи не так представлял себе прибытие в Центральное Управление. Совсем не так. Поэтому он снова замычал, начал извиваться в руках конвоиров, и тут же получил удар в живот. Чуть не задохнувшись от боли, Томас раскрыл рот и в тот же момент в руке правого конвоира тускло сверкнул метал. Короткое дуло самозарядного револьвера уперлось Маккензи прямо в живот, и тут же раздался жаркий шепот:

— Один звук, и пристрелю как собаку!

Томас оцепенел — не столько от испуга, сколько от невероятного изумления. Рука, закрывавшая его рот, уже исчезла, но ученый не мог выдавить из себя ни слова — настолько он был поражен случившимся.

Заслышав шаги, Томас поднял взгляд и увидел высокую фигуру возницы, что спрыгнул с козел экипажа и подошел к пленнику. Встав прямо напротив него, возница резким жестом сорвал с головы широкополую мокрую шляпу и Маккензи увидел знакомое лицо — лицо усатого убийцы, что преследовал его в лонбургских переулках. Вздрогнув, Томас рванулся вперед, и усатый, удовлетворенный эффектом, оскалился.

— Вот мы и встретились снова, — прошипел он, придвигаясь ближе и запуская руку в карман. — Я же говорил, мы не любим тех, кто сует нос в чужие дела.

— Давай быстрей, Жук, — бросил один из конвоиров. — Нас могли увидеть.

— Ерунда, — отмахнулся усатый. — Пара минут наслаждения, вот что мне сейчас нужно…

— За нами ехал кэб, — продолжил громила. — А там, на углу, когда мы спускались к реке, я видел какого‑то пьянчугу.

— Кэб поехал дальше по мосту, — отозвался усатый, пожирая взглядом побелевшее лицо Томаса. — А пьянчуга пойдет своей дорогой.

Облизнув узкие губы, Жук вытащил из кармана раскладной севильский нож, медленно раскрыл его, и поднес длинное лезвие к щеке Томаса. Тот стоял ни жив, ни мертв — не в силах оторвать глаз от гипнотизирующего взгляда усатого убийцы. До самого конца — так, кажется, сказал охотник за головами? Вряд ли он имел это в виду, но…

— Жук, — предостерегающе бросил второй конвоир. — У нас нет времени на твои фокусы.

Усатый злобно ощерился и сплюнул. Потом быстро опустил нож, срезал пуговицу с пальто Томаса и тот вздрогнул, как будто уже получил смертельный удар. Но Жук лишь запустил руку в карман жилета, нашарил часы Томаса и выдернул их наружу, оборвав цепочку.

— Ладно, — шепнул усатый, сжимая свою добычу в кулаке. — Но так просто этот сопляк не отделается. Пусть почувствует все на своей шкуре.

С явным сожалением убийца сложил нож и сунул его в карман, а потом взмахнул рукой. Томас, обмирая от ужасного предчувствия, хотел закричать, но второй конвоир ловко сунул ему в рот грязную тряпку, пропихнул поглубже, и ученый лишь замычал. Он забился в руках бандитов, не обращая внимания на боль от врезающихся в запястья веревок, попытался ударить одного ногой, но сильный удар в живот свалил его на землю. Голова у Томаса закружилась, он снова замычал, на бандиты, не обращая внимания на стоны жертвы, быстро и деловито стянули ему ноги все той же тонкой веревкой.