Роман Афанасьев - Проклятие Оркнейского Левиафана [СИ]

— Роджер, сейчас можно отправить телеграмму? — спросила она.

— Телеграмму? — поразился старик. — Нет, мисс, пожалуй, только утром, из почтового отделения.

— Ладно, — задумчиво сказал девушка. — Роджер, мне нужно уехать. Срочно. Нет, не возражайте, дело не терпит отлагательства. И, как я полагаю, миссис Роше уже легла?

— Да мисс Макгрегор, — виновато отозвался старикан. — Знаете, в ее возрасте…

— Ерунда, — отмахнулась Эмма. — Пожалуйста, принесите из моей комнаты ту маленькую сумочку, что стоит на столе.

Управляющий удивленно вскинул брови, но не стал перечить возможной новой хозяйке. Когда он вышел из кухни, Эмма раскрыла саквояж, достала чистый лист и карандаш, и быстро принялась писать. К тому времени, как управляющий вернулся, послание было закончено, и письменные принадлежности вернулись обратно в саквояж.

Приняв у управляющего крохотную черную сумочку, Эмма протянула ему лист бумаги сложенный пополам.

— Вот, — сказала она. — Роджер, пожалуйста, передайте это Томасу или Никласу, если они зайдут и не застанут меня.

— Конечно, мисс Эмма, — отозвался управляющий, покорно принимая записку. — Но позвольте заметить, что час уже поздний…

— Не беспокойтесь обо мне, Роджер, — легко отозвалась Эмма и улыбнулась. — Правда. Я отправляюсь к друзьям по университету. Они работают по ночам и уже ждут меня. Пожалуйста, не тревожьтесь.

Старик с сомнением пожевал сухими губами, и когда Эмма вышла из кухни, отправился следом. В холле, не желая допускать нарушения заведенного порядка, управляющий подал даме пальто и шляпку, помог одеться и сделал еще одну попытку отговорить юную леди от ночного путешествия. Эмма в ответ лишь приложила свой пальчик к губам старика, улыбнулась и выпорхнула из дома.

Роджер тяжело вздохнул, и медленно пошел следом — чтобы запереть калитку. Он знал, что все это неправильно, но не мог ничего поделать. Глава 12

Томас понял, что задремал, только когда уткнулся носом в собственные руки. Сладкая полудрема навевала приятные видения с участием рыжеволосых красоток, и просыпаться ученому категорически не хотелось. Но грохот подкованных сапог грубо вырвал Маккензи из остатков сна и он, вздрогнув, вскинул голову. И застонал.

Шел третий час его пребывания в полицейском участке дивизиона Джей. За это время Томас успел накричать на дежурного сержанта, потолкаться с мускулистым констеблем, силой усадившего задержанного на скамью, выпить предложенного чаю, составить в уме десяток жалоб на необоснованное задержание в адрес Верховного Королевского Суда и даже поспать.

Нельзя сказать, что с ним обращались грубо, вовсе нет. Копы были достаточно любезны и весьма снисходительно отнеслись к разгневанному джентльмену, попавшему в их участок. Когда констебль и сержант привели задержанного в двухэтажное кирпичное здание на пересечении Пекарей и Горшечников, Маккензи не стал устраивать скандал. Прогулка по холодным и мокрым улицам ночного Лонбурга немного остудила его гнев, и Томас решил, что к решению этой глупейшей проблемы надо подходить с холодной головой. Он безропотно вошел в огромный зал, служивший полицейскому участку своеобразной прихожей, и без лишних слов прошел за высокие перила, разделявшие зал надвое. Здесь, за перилами, находились задержанные, ожидавшие оформления. Томасу повезло — этой ночью клиентов было не так уж много и его соседями оказались лишь двое пьяных толстяков, напоминавших мелких лавочников. Они мирно спали на длинной скамье, протянувшейся вдоль стены, и не доставляли хлопот ни копам, ни самому Томасу.

Ученый же сразу занял место у перил, напротив высокого стола. За ни стоял толстый пожилой сержант с десятком нашивок на рукавах, листавший огромную книгу. Этот тип, кося глазом в сторону Маккензи, выслушал конвоиров, обменялся с ними какими‑то бумажками и, выхватив из грязной чернильницы перьевую ручку, склонился над своим талмудом. Усатый констебль и сержант Мэллори одновременно развернулись и бодрым шагом покинули участок. У самой двери сержант обернулся, кинул взгляд на Томаса и презрительно ухмыльнулся.

Вот тогда Маккензи и не сдержался. Едва за его конвоирами захлопнулась дверь, он вскипел и начал требовать встречи с начальством участка. Толстый сержант — регистратор, сосредоточено что‑то писал в книге, не обращая никакого внимания на разъяренного Томаса, и это бесило ученого еще больше. Именно тогда он и попытался выйти из‑за загородки, чтобы подойти ближе к сержанту. Но едва он перебрался через перила, как из соседней комнаты появился здоровенный констебль, сложением напоминавший циркового борца, и в два счета затолкал Томаса обратно за ограждение, да еще и силой усадил на скамью.

Пораженный насилием ученым замолчал, а сержант — регистратор, воспользовавшись паузой, объяснил задержанному, что если он и дальше будет буйствовать, то его отправят в камеру с решетками. Маккензи в камеру не хотел. Бросая злобные взгляды на крепыша констебля, он попытался объяснить сержанту, что ему надо поговорить с каким‑нибудь инспектором участка, чтобы это чудовищное недоразумение, наконец, разъяснилось. На это сержант ответил, что инспектор, ведущий дело Макгрегора, не смотря на поздний час, уже едет сюда, так что джентльмену придется подождать.

Тогда и началось самое сложное — ожидание. Разъяренный Томас бродил по огороженному участку из угла в угол, бормотал себе под нос ругательства, и каждые пять минут вытаскивал из кармана часы. Время тянулось невыносимо медленно.

С завистью поглядывая на спавших на лавке пьянчуг, Маккензи, голодный и продрогший, потребовал, чтобы кто‑то из полисменов сбегал в трактир за едой. Эта просьба, наконец, проняла невозмутимого сержанта — регистратора. Он поднял на задержанного взгляд полный изумления и некоторое время не мог вымолвить ни слова. Но потом, взяв себя в руки, звякнул колокольчиком, привязанным к его столу длинным шнуром. На звон явился все тот же огромный констебль и заметным неудовольствием выслушал распоряжение сержанта. Оказывается, задержанному полагалась чашка чая и тост. Вообще‑то они полагались тем, кого оставили на ночь, но для буйного джентльмена сержант решил сделать исключение.

Именно таким образом на перилах перед Томасом через минуту появилась весьма потрепанная чашка с жидковатым бангалорским чаем и большой свежий сладкий тост — видимо, извлеченный из запасов самих полицейских. Удовлетворенный этой небольшой победой, Маккензи успокоился, и принялся за чай.

Пока он расправлялся с весьма скромным ужином, работа в участке продолжалась. Двое констеблей притащили в зал здоровенного мужика в фартуке мясника. Тот громко бранился, вращая глазами, и явно был не в себе. Сержант–регистратор велел отправить буяна в камеру, и принялся заполнять очередной лист своей амбарной книги. После этого в участок доставили беспризорника, совсем мальчишку, что вытаскивал кошельки у прохожих. Он тоже отправился в камеру. А следующего арестанта, пьяного до беспамятства чистильщика сапог отправили к Томасу за загородку, к мирно спящим пьянчугам.