Елена Ершова - Ихтис

… потустороннему?

Да, сколько угодно можно врать себе, убеждая, что это только галлюцинация, что и поезд, и путевой обходчик с лопатой наперевес – это игра больного воображения или результат гипноза. Ничего этого не могло произойти в насквозь рациональном мире Павла, где жизнь складывалась из череды случайностей, смерть оказывалась лишь логичным завершением жизненного цикла, и мертвые не возвращались с того света. Но здесь, в Доброгостове, этот мир трещал по швам, и в прореху заглядывало что-то иное…

То, во что верил Степан Черных, и ради чего убили старца Захария.

– При мне уходил только раз, – сказала Леля. – Отсутствовал девять дней, потом вернулся. И грозы тогда случались каждый день, ветер так бушевал, что кресты на кладбище повалил. Град по крышам стучал, как будто черти плясали.

Эти слова Павел уже слышал от матери больного Леши Краюхина.

«На крыше что-то загрохотало, а потом забегали, да гулко так, будто копытами. Это ведь нечистый ходил, да? Там, где святые живут, там и бесы ходят, с пути истинного сбивают…»

Только старец Захарий не был святым. А кем? Не то ловким гипнотизером, не то и вправду колдуном. Интересно, какие ритуалы он проводил здесь? Совершал жертвоприношения? Медитировал?

Павел перешагнул обломок кирпича. Вдавленные в глину остатки фундамента вели к разрушенному бараку с обвалившейся штукатуркой и чудом сохранившейся крышей. Неподалеку от него торчал остов вышки, такой же обугленный, как и прочие деревья, частоколом окаймлявшие Лешачью плешь.

Поляна в окружении подлеска действительно выглядела, как выбритая макушка, густо вымазанная сажей.

А в центр макушки кто-то вбил железный прут.

– Странно, – вслух подумал Павел. – Бараки снесли, что не смогли разрушить – судя по всему, уничтожил пожар. А этот столб остался.

– Это не столб, – тихо ответила Леля.

Она стояла на границе круга, там, где еще зеленели клочки травы, переминалась с ноги на ногу и боязливо глядела в небо, где плыли темные, беременные оранжевым заревом тучи.

Откуда приходило Слово? Конечно, с воздуха. Недаром в рассказе Софьи Керр о погибших туристах фигурировал ветер, не зря Леля все время говорила о грозах. И в центре Лешачьей плеши, конечно, был никакой не столб.

– Это громоотвод, – сказал Павел и шагнул вперед.

Ветер швырнул ему в лицо сор и пепел. Кажется, Леля что-то крикнула в спину – он не расслышал. Ботинки и брюки тут же окрасились в сажу, и Павел заковылял вперед, давя подошвами гнилушки. Никакая это не поляна, а самое настоящее пепелище. Вот, хрустят и рассыпаются в труху обугленные доски, поднявшийся ветер гонит антрацитовую рябь. Павел закрыл нос ладонью, чтобы не наглотаться пепла.

– Не… ско! – едва донеслось из-за спины.

Павел глянул через плечо.

Леля осталась позади, все так же не решаясь перешагнуть границу неровного круга. Не побоялась проследовать за Павлом ночью, не испугалась призрачного локомотива и великана, обходящего пути, но здесь, на краю гигантского пепелища, дрожала под напорами ветра, испуганная и тонкая, как камышинка.

Она сложила ладони рупором и закричала снова. Ветер подхлестнул Павла в спину, вздыбил волосы, поднял Лелину юбку пузырем, обнажив голые и стройные щиколотки.

Павел покачал головой и коснулся уха.

Леля догадалась и опустила ладони, чтобы он смог прочитать по губам:

– Не. Под-хо-ди. Близ-ко.

Павел улыбнулся и показал большой палец. Конечно, он проделал весь этот путь не для того, чтобы повернуть назад. Он не уйдет, пока не узнает, что влекло сюда Захария, что скрывалось в этом безлюдном месте, где не водилось ни зверей, ни птиц, где тугую тишину разрывал только вой ветра, качающий кроны лиственниц и берез, и швыряющий в лицо хлопья пепла.

Громоотвод возвышался над землей в три человечьих роста.

Вблизи он оказался диаметром с хороший телеграфный столб и имел не такую уж и гладкую поверхность: она была вся испещрена заковыристыми узорами, напоминающими руны. Дотронувшись до них, Павел ощутил тепло и гладкость, и понял, что металл совершенно не заржавел, а черным казался из-за налипшей на него сажи. От шеста шло еле ощутимое гудение. Такая вибрация обычно бывает у трансформаторной будки или линии электропередач.

Павел провел пальцем по одному из узоров. Кажется, эта руна называется Одал? Похожа на греческую Омегу. Или угловатую рыбку, танцующую на хвосте.

Палец пронзила резкая боль. Павел машинально отдернул руку, под ногтем набухла гематома. Наверное, напоролся на острый край. Павел сунул палец в рот и почувствовал металлический вкус крови.

Скинув с плеча рюкзак, он достал носовой платок и долго, с наслаждением вытирал ладони, при этом почему-то не сводя глаз с громоотвода. Казалось, под сажей он имеет совершенно другой цвет. Может, ярко-белый. А может, темно-красный, как раскаленное железо в горне.

Показалось, что сзади снова что-то кричит Леля, но ветер дул в уши, как электрические басы. Вырвав из рук платок, он понес его по пепелищу. Павел бросился было следом, поскользнулся и едва не растянулся в угольной пыли. Он скорее не услышал, но почувствовал, как под подвернутой ногой что-то лопнуло с сухим хрустом. Очередная гнилушка или ржавая миска, вроде той, что попалась в самом начале пути? Морщась от боли, нагнулся, чтобы расчистить и рассмотреть и замер, ощущая, как позвоночник сковывает мороз.

Это была не ветка.

В памяти крохотными молниями зажглись слова:

«Тело мертвеца раздулось и лопнуло. И брызнули из него во все стороны кости да черви. И к ногам мальчика подкатилась косточка махонькая, самый мизинчик…»

Это и была человеческая кость. Лучевая, оканчивающаяся почерневшим запястьем, издалека похожим на крабью клешню. Павел ковырнул кость, она хрупнула и осталась в руках, и он задышал хрипло и тяжело, будто не хватало воздуха.

Кладбище, значит? Так оно и есть. Павел не сомневался, что, если копнуть хорошенько, он найдет и другие: кости и черепа, может, обгоревшие трупы.

Тайна старца Захария была скрыта от человеческих глаз в единственном недоступном месте – огромном могильнике, что остался на месте старых бараков.

Павел выпрямился, почти не осознавая, что все еще держит косточку в руках. Машинально сунул в карман вместе с платком и растерянно огляделся.

Вот теперь действительно потемнело. Обугленные деревья напоминали кривые клыки чудовища, белая юбка Лели трепыхалась крылом бабочки-однодневки. Девушка что-то кричала и показывала наверх.

Павел поднял лицо.

Над ним вращалась гигантская облачная спираль. Сотканная из тьмы и багрянца, она время от времени озарялась вспышками молний. Воздух все более густел и насыщался озоном, ветер закручивал под ногами крохотные вихри, и верхушка громоотвода время от времени вспыхивала бело-фиолетовым слепящим светом.