Роберт Беннет - Город клинков

Писания святого Жургута, 731 г.

Валлайша Тинадеши с трудом дышит. Она думала, это будет легко. Она считала, что Мулагеш уничтожит мечи и они снова лягут в дрейф… Но, вместо того чтобы дрейфовать обратно в тень реальности, они становятся все ощутимее, они приходят в себя, пробуждаясь.

А еще они постепенно понимают, что она – не та, за кого они ее принимали.

Эта истекающая кровью, испуганная женщина – не Императрица Могил. И не Божество смерти и войны. Тогда почему она здесь? Почему они прислушиваются к ней? И они продолжают отвергать ее.

Это очень болезненный процесс. Они отвергают ее, подобно плоти, которая выдавливает из себя шип. Она даже не представляла себе, что стала их частью, и теперь они отказываются от нее, выталкивают ее обратно, и это подобно потере конечности, о которой она раньше и не подозревала.

В конце концов она принимает то, что случилось: у этой странной женщины ничего не вышло. Она оплошала. Мечи все еще существуют – и притягивают к себе мертвых. Вот только теперь у Тинадеши нет клинка Вуртьи, и она бессильна против них.

Она умирает. Она чувствует это. Она ощущает, что истаивает, чувствует, как сам Город Клинков давит на нее, сокрушая разум, избавляясь от человека, который не должен был в нем находиться.

Она все еще слышит мысли адептов, что стоят на берегу: «Матерь наша… Матерь наша, мы идем… Мы идем к тебе…» А затем она чувствует, что они уходят, отправляются в царство живых.

– Нет, – скулит она. – Пожалуйста, нет…

Это невыносимо. Она пытается подвинуться и падает – сил держаться прямо уже нет. Она слышит, как они просятся к Матери. Голоса их сливаются у нее в голове, и вдруг она вспоминает день, очень давний день в Сайпуре, когда она с детьми взялись за руки и побежали вниз по склону холма, все вместе, как они весело смеялись, а кто-то упал и так и катился вниз…

Это ее последние мысли: горячее летнее солнце, мягкие объятия травы, звонкий детский смех и теплое, радостное пожатие тонких пальчиков.

Сигруд обычно хорошо себя чувствует в засаде. Забраться в какой-нибудь тайный темный уголок и там сидеть неслышимым и невидимым, – о, это его вторая натура. Но вот сейчас он сидит в тени деревьев перед домом Рады Смолиск, и ему как-то не по себе.

Все идет не так. И совсем не так, как он предполагал.

Он наблюдает за тем, как сайпурские солдаты выходят один за другим из дома. Они выносят что-то похожее на оружейные стойки, а потом два тела. Одно из них принадлежит Мулагеш – руки ее связаны за спиной, один солдат держит ее за ноги, другой – за подмышки. Наверное, она жива. Никто не будет связывать руки покойнику. Но она какого-то очень красного цвета, и это… это как-то странно.

Второе тело лежит на носилках, и оно накрыто с головой. Человек на носилках очень невысокого роста, и, судя по тому, как с носилок с одной стороны все капает и капает кровь, он очень мертв.

Наблюдая за тем, как они грузятся в машину и уезжают, Сигруд хмурится. Что произошло? С чего бы Мулагеш идти к губернатору полиса? Что такого она обнаружила в посмертии, что не только сама пришла сюда, но и его попросила о том же?

И где его дочь?

Из дома выходит Бисвал. Он слушает, как один из офицеров о чем-то ему докладывает. Бисвал кивает, и, хотя вид у него недовольный, в целом он спокоен, а не сердит: ему говорят о чем-то, с чем можно справиться, можно выдержать и перенести – да, это что-то нежелательное, но не слишком важное. Лейтенант продолжает указывать пальцем на деревья за домом, точнее, на заросли папоротника под ними. Бисвал смотрит туда ничего не выражающим, холодным взглядом и кивает. Он произносит что-то короткое – наверное, «ничего не поделаешь», – садится в машину, и та быстро уезжает.

Теперь у дома осталось совсем немного солдат. Сигруд ждет, когда они разойдутся, а потом подкрадывается поближе.

У двери стоит солдат, поэтому Сигруд даже не пытается проникнуть внутрь. Но он тихонько идет к тому месту в папоротниках – интересно, что же там такое случилось, что офицер так беспокоился…

А вот где-то в десяти футах от места он чует это. Кровь. Много крови.

Он осматривается, притаившись в тени дерева. В таких условиях не разобраться, что к чему, однако папоротник в том месте примят, словно кто-то в него упал навзничь.

А еще он чувствует знакомый запах. Запах сигарет. Не обычных, а ароматизированных. Тот самый сорт, который так любит его дочь.

Сигруд смотрит наверх, туда, где стоит форт Тинадеши, и думает.

Мулагеш приходит в себя и тут же жалеет об этом. В голове на месте мозга, похоже, один большой синяк. Она со стоном поднимает левую руку, чтобы дотронуться до лба, и слишком поздно вспоминает, что левая рука у нее металлическая. Она врезается в лоб, который отзывается новой волной боли. Турин жалобно стонет и встряхивает головой. Затылок елозит по каменному полу.

Она хмурится и открывает глаза. Она в тюремной камере, освещенной электролампочкой. В Вуртьястане есть только одно место, куда подведено электричество…

И тут, словно во сне, она припоминает, что случилось.

«Мечи».

– Эй! – кричит она. – Эй, кто-нибудь, отзовись!

Молчание.

Она заставляет себя сесть. Ощущение такое, что в голове что-то плещется, некая вязкая жидкость, что пытается прорваться через хрупкие стенки черепа. Мулагеш дотрагивается до лба – на этот раз правильной рукой – и обнаруживает, что ее лицо покрыто запекшейся кровью. Бисвал, видимо, едва череп ей не раскроил.

Сквозь решетку камеры мало что разглядишь – разве только гладкую каменную стену с дверью, потемневшей от сырости. Над проемом моргает электрическая лампочка. Мулагеш встает – и это занимает гораздо больше времени, чем она ожидала, – подходит к решетке и опирается на нее.

Ну что ж, что там у нас в карманах? Кобуры нет, это понятно. С остальным оружием тоже ясно. И меча Вуртьи больше нет при ней. Плохо, очень плохо, если кто-то выкинул его, не зная, что это такое…

Она как можно дальше просовывает голову через металлические прутья и выглядывает в коридор. Слева – еще двери камер, а вот справа, ярдах в двадцати, стоит рядовая в темно-красном берете, по стойке «смирно», руки назад. Она слишком далеко от Мулагеш, чтобы прочитать ее имя, зато шевроны на ее форме прекрасно различаются даже на таком расстоянии. Мулагеш теперь знает, в каком она звании. Дверь за ее спиной – железная, со стеклянным окошком. Видимо, это старая часть крепости – и дверь, и решетка выглядят совсем не современно.

– Эй! – зовет Мулагеш. Она долго молчала, поэтому приходится откашляться. – Эй! Рядовая! Слушай. Слушай, я… проклятье, голова-то как болит… Мне нужно поговорить с Бисвалом! Очень нужно! Я не знаю, что он там себе думает, но он ошибается! Он ошибается!