Лев Гурский - Корвус Коракс

Жадов перелистнул страницу и добавил:

– И наконец. Номер четыре. Вчера днем свинтили всем известного Артура Смолякова, будущего народного артиста России и начальника нашего драмкружка. Вчера же были суд и приговор: тридцать суток от судьи Морковниковой. Говорят, что Артурчику еще повезло, могли припаять терроризм. Ему припомнили, как в декабре прошлого года он был Дедом Морозом на детских утренниках и разучивал с детьми слоган «Раз-два-три, елочка, гори!». В приговоре сказано, что он многократно склонял несовершеннолетних к уничтожению зеленых насаждений…

Все штабные зааплодировали, а Вальков еще и отбил ритм по столу эфесом бутафорской шпаги.

– Бинго! – Наждачный тоже хлопнул в ладоши. Потом поднял руку, призывая штабных к тишине. – Думаю, никто не станет спорить, что в сегодняшнем чемпионате по подлости и маразму победила судья Морковникова. Ей и достается наш приз «Глухая Фемида», вручение которого отложено вплоть до победы сил добра над омерзительными чучундриками. Есть у кого возражения? Нет возражений. Алексей, весь твой юротдел, как обычно, занимается апелляциями и Страсбургом. Лелю в этот раз не дергайте – она всю неделю на танке… Да! Выясни заодно, нельзя ли втихаря купить у РЖД того сыча, который атаковал Кристину на Павелецком? Чует мое сердце, они вернут его обратно на Павелецкий и снова поставят на оповещение. Хорошо, что в этот раз наша Кристина не растерялась, но в следующий раз ему может подвернуться ребенок… Кеша, что скажешь?

– Скорее всего, сыч старый и больной, – подумав, ответил тезка. – Поэтому сердитый. Выкупим этого пенсионера и пусть поживет у нас в лагере, свободные вольеры есть. Подкормим, подлечим, а там пусть сам решает: оставаться с нами или переселяться в лес…

– Так и сделаем. – Андрей Антонович махнул рукой Жадову, а тот пометил у себя в блокноте. – Кася, ты популярна в нашей бухгалтерии, потормоши их, пусть выделят деньги на покупку сыча. Поручите это волонтерам постарше и лучше тем, кто сочувствует Гринпису… А теперь, братцы, я к вам за советом. Пока доктор Зись занимался моим синяком, думал я вот о чем. Мне надоела кличка Возмутитель Спокойствия, которую мне дал наш премьер Михеев. Не хочу больше быть Ходжой Насреддином. Хочу взять новый никнейм, применительно к текущему моменту. Внимание, вопрос: кто из исторических лиц ходил с черной повязкой на глазу? Я уже одного кандидата наметил, адмирала Нельсона. Когда последний раз сидел в спецприемнике, прочел его биографию. Но раз уж мы демократы, готов прислушаться и к вашим советам.

– Кутузов! – откликнулся Жадов. – Бери, Андрюха, не прогадаешь. А штаб перенесем в Фили.

– Нет, чересчур просто, – покачал головой Наждачный. – Кутузов – первое, что всем приходит в голову, а мы не первоклашки. Хотелось бы чего-то пооригинальнее.

– А как тебе Леонард Эйлер? – спросил бородатый Вальков. – Математический гений! Или можно взять бывшего министра обороны Израиля Моше Даяна, он тоже повязку носил.

– Уже интересней, Марик. Но… оба сложноваты для нашего колхоза. Кроме тебя и Раткевича, здесь об этих двоих, скорее всего, никто не слышал.

– Тогда пират Джон Сильвер, – предложила рыжая Кася. – Самое то, золотая середина.

– Касечка, он одноногий, а не одноглазый. И, по-моему, писатель Стивенсон его вообще выдумал… Ну что, иссякли? Больше идей нет? Может, наши гости что-нибудь присоветуют?

Вилли Максович словно ждал этого вопроса.

– Штауффенберг, – произнес он, вставая с места. – Полковник Карлос Штауффенберг.

– Хм… фамилия очень знакомая, но сразу не припомню, – смутился Наждачный. Он жалобно глянул на Витольда, который, как видно, играл здесь роль ходячей энциклопедии.

– Участник покушения на германского фюрера, – подсказал Раткевич.

– А, точно! – обрадовался Наждачный. – Мы же в школе проходили, в девятом классе! Это чертов попугай контузил меня своим клювом… Как я мог забыть? Бомба у полковника не сработала, и Гитлера потом убил наш разведчик Фишер. Он тоже, кажется, погиб при взрыве…

– Нет, все было немного иначе, – терпеливо поправил старик. – Покушение Карлоса, первое и единственное, оказалось удачным. А Фишер – это я. Но сейчас это не главное. А главное то, что Пионерская дружина сегодня похитила человека, девушку, и нам очень нужна ваша помощь.

После этих слов что-то неуловимо изменилось вокруг нас, как будто по палатке пронесся порыв ветра. Все разом переглянулись между собой, подобрались и посерьезнели – даже улыбчивый Коля Доскин нахмурился. Сам Наждачный, тоже помрачнев, сказал:

– Тема важная, будем разбираться. Очень сожалею, что не выслушал наших гостей раньше и заставил их ждать. Приношу извинения. Планерка в обычном формате завершена, переходим к форс-мажору. Кеша, давай вводную. Доложи ситуацию вкратце, а твои друзья потом продолжат и объяснят в деталях. Члены штаба свободны. Но кто хочет, может задержаться и послушать вместе со мной. Если, конечно, гости не возражают против расширенного состава.

Мы с Фишером не возражали, и в палатке остались все. Дождавшись тишины, Кеша вскочил на свою табуретку, чтобы его лучше было видно, и произнес речь.

– Андрей Антонович, чего тут разбираться? – спросил он. – Действовать надо! Пионеры взяли в заложники подругу моего тезки, отвезли к себе в Осколково, грозятся убить. Требуют в обмен на нее одного отечественного носителя. Но отдавать нельзя ни за что – угробят! Эти хорьки на все способны… Коль, помнишь, ты мне еще когда говорил, что они у вас на заметке?

– Точно, – подтвердил Доскин. – Те еще гады. Начиная с прошлой осени трижды задирали наших пикетчиков и два раза пытались сорвать у нас митинги. В марте Буров даже пролетал над Осколково – зарисовывал с «Холивара» их турбазу. Вряд ли с тех пор она сильно изменилась.

– Кажется, раньше Пионерская дружина не занималась киднеппингом, – задумчиво проговорил Наждачный. – Но я не удивлен. Мелкие пакостники часто дорастают до больших гнусностей. Только вот не пойму: нафига пионерам какой-то там носитель, да еще отечественный?

– Он не какой-то там! – горячо запротестовал Кеша. – Андрей Антонович, он уникальный, я с ним лично знаком! Этот носитель – огромная ценность для истории. В нем такая фонограмма про начало мировой войны, что из-за нее, может, придется переписывать учебники.

«Ого!» – мысленно порадовался я. Оказывается, я был несправедлив к тезке: мой рассказ он все-таки слушал внимательно и запомнил не только про «Малую Миногу». Слова Кеши о ценной фонограмме не пропали даром, а более всего они взбудоражили Витольда Раткевича.

– Про начало войны? – в волнении переспросил он. – Ты говоришь про тридцать девятый год? Господин Фишер, а нельзя ли нам всем прослушать запись?