Евгения Никифорова - Изображая зло. Книга 1

— Где же ваша страсть к науке, mon amie? Перспективы! Вы раньше могли привязать к телу оторванную конечность, руку или ногу? Люди точно как саламандры… А техника? Вы уже летали на самолётах?

— Вы всё иначе видите.

Сен-Жермену тогда не удалось объяснить ей, что чувствовал. Липкое, скребущееся, сидящее глубоко внутри и не имеющее формы… На сорок пятый год богом проклятого века оно обрело название и смысл — катастрофа. Августовский кровавый рассвет стал символом появления масштабного, абсолютного, до той поры не знакомого зла. Зла, о существовании которого не подозревала сама Виктория.

Именно тогда мужчина впервые застал её за принятием наркотиков.

Сен-Жермену позвонил перепуганный Рейга. Из сбивчивого лепета тот разобрал, что Виктория заперлась в комнате и уже несколько часов никому не открывает, даже сыну. Алхимик сразу же приехал к ним на квартиру.

После приветливого троекратного стука послышалось тихое, едва различимое «убирайтесь!» Сен-Жермен велел Рейге уйти, а после безжалостно вышиб дверь и проник в спальню. Увиденное перечеркнуло всё, что он знал о Виктории. Образ высокомерной роскошной фрау был напрочь истреблён всюду валяющимися шприцами и порошком, измазавшим антикварный столик; плотно сдвинутые шторы не пропускали свет, охраняя полураздетую девицу от посягательств. Сама она распласталась на диване, прикрыв рукой бледное, как у мёртвой, лицо.

— Какого… какого чёрта? — Сен-Жермен брезгливо дотронулся до рассыпанной дряни и опознал в ней героин.

— Mon amie… — Виктория улыбнулась, заслышав голос. — Не стоит поднимать панику.

— Что вы делаете? Как же Рейга? О нём вы подумали?

— Он вполне взрослый.

— Да, и поэтому может видеть мать в таком состоянии?

— В каком? Я всё увеличиваю дозу, но этот наркотик… плохо забирает, — Виктория с жалостью оглядела вены. — Никак не забыться.

— Мне плевать, что произошло. Вы не имеете права играть чувствами сына.

— Ммм… а что добренький дядюшка Анри скажет вот на это?

Сен-Жермену указали на газету.

Мелкими, пустыми, не несущими ровно никакого выражения словами в ней говорилось о сбросе ядерных бомб на японские города. Сен-Жермен провёл в молчании не меньше десяти минут, пытаясь усвоить то, что по сути своей как данность человек не имел права принять. Мировая война закончилась уничтожением «вражеского» народа… нет, гражданского населения. Не армии и флота, не ослаблением военного потенциала, а геноцидом, который был признан необходимостью для объявления мира. И во-вторых, сотни и сотни тысяч были разом убиты лишь одним человеком.

Глядя на его застывшее, исковерканное ужасом лицо Виктория громко засмеялась. Смеялась, пока не запершило в горле — тут же последовал надрывный кашель.

— Помнится, я читала один роман, mon amie… Кажется, написан русским философом. Как же он называется? Это про дьявола. Приходит, значит, к людям, начинает тёмные дела вести, а никого это не волнует. Смотрят на дьявола как на дурачка. Он сперва не понял, почему злодейства не срабатывают. А вот почему, mon amie. Прочтите газету ещё раз, повнимательнее. Выйдите на балкон, если надо. Проветритесь. А потом вернитесь и снова прочитайте.

Сен-Жермен присел на соседнее кресло.

— Это не борьба за выживание. Не борьба за расширение границ, обогащение. не за идеалы. Это даже не война. Это… это…

— Самоуничтожение.

Мгновение Виктория с удивлением смотрела на него — словно бы открыла новое для себя слово.

— Мне… мне нечего сказать, — мужчина произнёс это почти шёпотом. — Я не представляю, как о таком вообще говорить.

— А знаете, что самое интересное? Что мы уже с этим смирились.

Сен-Жермен собрался возразить, но не успел.

— … никто не возьмётся осуждать победителя. Поплачут и забудут. Два города, какие-то люди, подумаешь… Хотя бы один издал крик! Нет… Хах, война ведь для того и придумана, чтобы воевать. А теперь? Одним ударом убить сотни тысяч и всё, выигрыш?

— Это нельзя оправдывать.

— О, mon amie, неужели? Забудьте уже свои принципы. Можете выкинуть мораль куда подальше, она теперь бесполезна. Послушайте лучше политиков, как красиво они оправдывают массовое истребление. Религию туда же, в урну. Дьяволом нас не напугать. Мы геноцид назвали залогом мира, а бедный Люцифер всего лишь чужую жёнушку поимел, яблочком угостил. Никогда ещё зло не было таким правильным… таким идеальным. Непогрешимым.

Виктория глубоко втянула в себя воздух и шумно выдохнула. Плечико сорочки предательски сползло вниз. Диван скрипнул, когда на нём попытались развернуться; тело подчинялось слабо.

— Я перестаю понимать этот мир.

— Что вы предлагаете? — хрипло отозвался Сен-Жермен. — Через иллюминатов можно попробовать… закрыть военные институты… внести запрет на оружие…

— Это не поможет! Дело сделано, — кивок в сторону газеты. — Я ошибалась. Всю жизнь ошибалась. Грёбаные шестьсот лет! Невежество порождает зло, да? Невежество толкает во тьму — так мы считали. Знание — свет, знание — сила? Ублюдок Трисмегист был прав, когда спрятал от нас свои цацки. Теперь я вижу. О, я наконец-то вижу! Наивные… Как мы могли быть такими наивными? Верить, что наука спасёт от предрассудков, а технологии позволят людям стать счастливее. Гуманее. Справедливее. Я верила в это. Когда смотрела на нищих, умирающих от голода и болезней, на крестьянских детей и горбатящихся женщин… Тысячи душ удалось бы спасти, если бы позволяла медицина. Если бы имелись технологии. Но теперь это бессмысленно. Можно всех отправлять в пещеры — по уму люди всё равно остались обезьянами. Без боя уничтожить города, без войны жизни забрать… Как?

Она сорвалась на крик и резко замолчала, обхватив ладонями голову.

— Выходит, всё наоборот. Чем легче и проще жизнь, тем больше у людей власти над природой, чем больше власти — тем страшнее их суть. Люди ценили себя, ценили друг друга, когда испытывали страдания. Они знали, какие неимоверные усилия прикладываются во имя будущего. Значимость имеет то, что стоит трудов. А раз за жизнь человека уже не борятся, не отстаивают право на сохранение…

Следующие слова прозвучали как приговор.

— Она ничто.

Сен-Жермен поморщился.

— Неприятно, да? Внутри всё переворачивается, — Виктория соскользнула с дивана и, схватив газету, тряхнула ей перед самым лицом. — А как это ещё объяснить? Ну же, mon amie, блесните умом! У вас столь огромный опыт, не хотите применить на практике? Тем более что ситуация обязывает.

— Думаю, самым верным решением будет разоружить страны. Но на это уйдут годы. Возможно, столетия. Иллюминаты начнут работу, как только все подведут итоги войны. Воссоздадим миф об агрессоре, через него сможем выдвигать запреты.