Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

Могучие вязы в королевских мантиях из мха склонялись к ним ветвями — то ли изучали, то ли просто вели меж собой беседы, а путники занимали их не более, чем крохотные глупые букашки? Вязы жили своей загадочной жизнью, вокруг шуршали, суетились, щебетали другие жизни, и среди них молчанье друга казалось Энтису естественным и не тяготило его. Да и ничто не было ему в тягость: ни тяжёлая сумка, ни скудная пища, ни илистая вода с запахом болота, часто хрустящая на зубах (спокойней было считать, что хрустит песок, а не мелкие водяные жители, по неосторожности угодившие во флягу), ни кусачая мошкара, тоненько зудящая в уши и днём, и ночью. Энтис был счастлив. И он-то не боялся мечтами разрушить счастье: оно было слишком реальным, чтоб спугнуть его игрой бестелесной мысли. Он уже почти не сомневался: главное на его Пути Круга — Вил, и две их судьбы причудливо сплелись, перепутались сотнями незримых нитей, и связь вышла крепче стали, твёрже гранита Великих Гор…

Одно лишь его смущало: иногда взгляд Вила становился мимолётным, непроницаемым, холодным. Взгляд с недосягаемой надменной вершины. А он — внизу. Маленький и ничтожный из тех заоблачных высот… От этих сравнений ему делалось чуточку грустно, и он, как за иву в бурю, хватался за флейту.

Я лежал в траве и смотрел, как Вил разделывает второго кролика. Сегодня мы их не съедим, а впрок не запасёшь: в жару мясо быстро портится. Зачем нам столько? Он же ест мало. И я, когда болел… Мне стало зябко, как от сырого зимнего ветра: вдруг он сказал неправду, что его раны зажили и не мешают ему идти? Из гордости он мог солгать. И его забавные жалобы — я-то думал, он шутит, я смеялся…

Правда, если это всё фантазии, я буду выглядеть нелепо. Но лучше показаться другу смешным, чем бесчувственным камнем!

А чтобы узнать, надо спросить прямо. «Извини, Вил, но я снова подозреваю тебя в бессмысленном обмане». Вот спасибо! Я уже спрашивал — насчёт его рук и струн минелы. И вышло очень бестактно, и он, конечно, обиделся. Тут я его понимаю. На его месте я бы здорово разозлился, если б ко мне полезли с подобными подозрениями! Кер именно так и лез. И нарывался на грубые слова, а потом я сердился на нас обоих и старался его избегать. А однажды, два года назад…

— О чём ты думаешь?

Вечно у него такие вопросы — вроде ледяной воды за шиворот.

— О моём друге из Замка… и о тебе.

Мерцанье, Вил, ну пожалуйста, не продолжай!

— Что обо мне? — небрежно осведомился он. Ну вот, дождался. И не ответить нельзя. Трясины Тьмы!

— Ну… что, может, тебе трудно было идти так быстро… из-за эллина. Мне казалось, ты шутил…

У меня сжалось горло. Я видел, как наяву, зелёные глаза Кера: расширились в испуге и уткнулись в землю. Кер лепетал извинения, а я молча отвернулся и ушёл, дрожа от гнева. А потом он пришёл, он всегда приходил. Ведь я забыл — отчего же сейчас вспомнил? Как взял у него пояс, как нехотя (не мне же, а ему это надо!) замахивался и опускал. А когда он, очень бледный, тихонько спросил: «Ты больше не сердишься?» — я пробормотал «всё в порядке», и попросил оставить меня одного. Трясины, мне и в голову не пришло, что далеко не всё в порядке у него! Нет, я бил не сильно, я не хотел причинять ему настоящей боли, но ведь он… а теперь я и Вил… Давиат, и я мог быть таким слепым, таким жестоким?!

— Два года назад… плохой был день, я даже с лошади падал… я проиграл Керу три танца, а он сказал, что я заболел, и мне надо не хвататься за меч, а лечь в постель… так оскорбительно. Будто пощёчина. Так высокомерно. Я сразу ушёл, не хотел его видеть, говорить с ним, но он просил, чтобы я позволил заплатить… я его ударил не много раз, но всё равно… Он просто заботился обо мне, а я не понял тогда.

Я не знал, зачем рассказываю. Я понятия не имел, чего ожидал от Вила в ответ.

— А потом? — он на меня не глядел. Похоже, кролик его интересовал куда больше. — Помирились?

— Я его простил, он же заплатил. И вообще он мой лучший друг… Но я был неправ. Не за что было злиться. Несправедливо. Он за меня волновался… это ведь нельзя считать оскорблением, правда?

— Не знаю. После маминой смерти обо мне никто не волновался. Я в таких вещах не разбираюсь. — Он помолчал. Далёкий и непроницаемый, как вязы. — С чего ты взял — насчёт меня?

— Два кролика, — неловко попытался объяснить я, — а ты прежде ел совсем мало, и я подумал…

— Я болел, а теперь решил за ночь слопать всё, что в меня не влезло за две недели? — он даже не улыбнулся. Мне стало совсем мерзко. — Просто я не люблю убивать. Ну да, птиц и зверюшек полно, но мы же с голоду не помираем, и им тоже хочется жить. А завтра мы в степь выходим. Много-много таров одной травы, и никакой живности крупней полевой мыши.

— На солнце мясо портится, — пробормотал я, живо ощущая себя маленьким и глупым.

— Не испортится, если в дыму прокоптить.

— Это же долго. На дорогах есть трактиры.

— А мы по дороге не пойдём. Зачем она нам? Вокруг степь, жарища, пыль столбом от всадников, и в каждом трактире злющий и мокрый от пота хозяин грызётся со злющими, мокрыми от пота и грязными клиентами за каждый грош и каждый глоток воды. И менестрель им всем нужен, как репей в заднице.

— Никто не станет грызться с Рыцарем! Ну почему до тебя никак не дойдёт?!

— Уже дошло, — кротко заверил он. — А всё равно на тракте сейчас плохо. И до реки через степь два шага, а берегом в столицу идти короче. И красивее. И Яджанну поглядишь, и праздник не пропустим.

Вот таким тоном успокаивают капризных детей… я отвёл глаза, краснея. Он вроде бы улыбнулся. Я вскинул голову: ни тени улыбки и взгляд с вершины. «Ледяной огонь». Как это понять? Пламя или лёд, но вместе?.. странная мысль! Глаза Вила были черны и непроницаемы, как Тьма Предвечная, но огонь был там тоже. Таинственный, невидимый ледяной огонь трепетал в глубине тьмы, и пугал меня, и звал…

— Прости, — тихо сказал я, чувствуя себя совершенно беспомощным. — Я тебя обидел?

Он опустился на колени и принялся сооружать что-то из палочек, которые перед тем обстругивал.

— Менестреля так легко не обидишь. Говори что угодно, мне всё равно.

У Кера дрожали губы… и глаза были такие потерянные…

— Пожалуйста, — прохладным тоном попросил Вил, — сходи, наполни фляги. И ещё мне веточки сухие нужны, ты набери на обратном пути; а солнце-то садится, ты поскорее там, с ветками…

Я обхватил колени руками и уткнулся в них лицом. Всё куда сложнее, чем казалось вначале… Зачем я ввязался в эту историю?! Косой лучик заходящего солнца пробрался меж ветвей и жарко припекал спину, а мне было холодно, ужасно холодно глубоко внутри… будто меня обманули или отняли что-то очень дорогое. Я думал, почему он рассказал… и каковы же законы, по которым живёт Орден, которые с детства кажутся правильными и бесспорными Энтису Крис-Талену… Рыцарю, называющему меня другом. «Друг»! Мы разные, совсем разные, вот в чём дело! А я не понимал. Вообразил, что произошло чудо, и этот красивый решительный мальчик из Замка увидел во мне не забавную дешёвую игрушку, а человека, равного себе. И слово «друг», с которым я носился, как дитя с любимым плюшевым мишкой… вообще ничего не значит? Хуже: значит для лорда Крис-Талена вовсе не то, что для Вила Тиина. Ой, ну я и дурак. Влетел в такое болото — упряжкой не вытащить! Как положено в Ордене обращаться с друзьями? Как с тем мальчиком, о котором Энтис говорил? «Лучший мой друг», он сказал. Или опять я чего-то не понял, или невеликое это счастье — быть Энтису лучшим другом!