Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том I [СИ]

Каэрина я почти забыл сейчас… нет, просто отложил его имя и образ в ту часть памяти, которая мне в этот миг — или часы, слитые в бесконечность, — была не нужна и не интересна. Я словно потерял сумрачную часть себя, совершенно её отбросил и остался свободным, как никогда раньше. Сумрачные тревоги, сумрачные стремления… я не понимал их, не видел в них смысла, как глухой не видит смысла и красоты в песне, трелях птиц, шуме водопада. И мой учитель со всеми его причудами, и мой непостижимый отец, и даже этот полумёртвый, полуживой Камень — они растворились где-то вдали, в прошлом узоре по имени Ченселин. А я был новым — и ничьим, и ни c кем не связанным, и я себе нравился.

Там, в ошеломляющей глубине, я мог быть драконом — или птицей, или лепестком, или порывом ветра, или облаком. И всем этим одновременно, а ещё сотнями других. Я не мог осознать, что чувствую; не было слов и образов для моих ощущений. Иной раз мне казалось, что я распадаюсь на тысячи крохотных звёзд, и они все — я, и они совершенно разные. И даже не смогут понять друг друга, если вдруг обретут возможность каким-то образом поговорить. Иногда я становился цельным, до предела, настолько цельным и сосредоточенным в себе, что никакая внешняя сущность или сила не могли бы внутрь меня проникнуть. А ещё я видел… осязал… угадывал неких существ. Они были разлиты вокруг. И пронизывали всё, меня в том числе, но сами не замечали того; им не было дела ни до меня, ни до этого странного места, ни друг до друга. Это были невероятно красивые и мудрые существа — ведь столь самозабвенная свобода от всего внешнего и недолговечного и означает мудрость.

Наверное, я мог бы остаться там навсегда. То было место моих грёз, о которых я сам не знал прежде, то было воплощение Тайны и Красоты — а что влечёт нас больше этих двух, что более соблазнительно?

И когда кто-то позвал меня — не по имени, но звуком, куда более значимым и интимным, нежели имя, — я пришёл в ярость, радость и смущение одновременно.

«Ты живёшь здесь?»

«Нет. Я странствую… я мимолётный гость. Но нередкий. А тебя я не видел прежде».

«Прежде я здесь не был».

«Кто ты?»

Меня пронзило, как очень, очень тонкой и ледяной иглой, странное чувство: ему не стоило спрашивать, а мне не следует говорить.

Да и кто я, на самом деле?

Странник? Дракон?

«Дитя Боли Каэрина».

«Прекрасный…»

Это было не столько речью ко мне, столько откликом, вздохом, оттенком кружев.

И один нескончаемый миг мне хотелось раскрыться ему, вдохнуть его и растаять, стать нотой его грёз. До боли, до неслышного стона, до крика, способного разорвать весь этот мир… никогда, никогда ещё… я так безумно, так сильно… Так темно.

На этом мгновенном и остром выплеске темноты я очнулся — весь, целиком, против воли — и ринулся прочь. Не от страха, поскольку я не боялся его, а он мне не угрожал. Но моё время здесь закончилось. Жаль… нет слов и сил передать, ощутить в полной мере, как жаль…

Каэрин смотрел на меня. Глаза зелёные, как трава сразу после дождя. Иногда они становятся алыми.

Мой учитель. Так сразу и всеобъемлюще: мой. Учитель. А я тогда его?.. ученик? Но он сказал, уже нет?

Я снова начал дышать — не сразу, постепенно, негромко. Отчего-то шуметь и проявлять себя, тут или в Кружевах, мне совсем не хотелось.

Учитель мой был перепуган и взбешён — и сам, похоже, не знал, бешенства или страха тут больше.

— Ченселин!..

И голос его дрожал, как вообще ни разу за все годы нашего знакомства. Я рискнул улыбнуться:

— Милорд, всё хорошо.

— О да. Трясины, всё чертовски прекрасно. И ты не валялся трупом в течение целого проклятого часа. И кровью твоей не забрызгано пол-луга, это просто отблески закатного солнца.

Я представил, как наяву, это солнце, багряное на закате, залившее луг тёмно-кровавым светом… Это было так красиво, что я задохнулся, а по щекам моим медленно потекли слёзы, и это было красиво тоже.

— Чен, ну хватит. Приходи в себя! — он осторожно, словно бабочку, взял мою руку. И я понял с внезапной ясностью, что это на себя он злится, себя во всём обвиняет… и боится за меня. Очень. Всерьёз.

— Простите, милорд, — прошептал я. Он быстро тряхнул головой и неискренне усмехнулся:

— Прости ты меня. Это же я устроил тут эффектный фейерверк из Чар и твоей крови. Что было с тобой?

— Я не знаю, — выдохнул я потерянно, вдруг с чувством невероятной грусти и пустоты осознавая, что так и есть. — Было… там был кто-то. Кроме всех остальных. Был кто-то вроде меня.

Каэрин разом подобрался, как хищник перед прыжком. Мрачные виноватые глаза остро сверкнули:

— Кто?

— Не знаю. Человек… похожий на нас.

— И он не назвался?

Я молча качнул головой.

— А ты назвался ему? Он тебя спрашивал?

— Да. Я словно… — я закрыл глаза, пытаясь вспомнить, но увидел лишь тьму и отзвук потерянной красоты. — Я сказал ему — Дитя Боли Каэрина.

Учитель мой глубоко выдохнул. Лёгкий ветерок с ароматом дождя и шиповника тронул моё лицо.

— Куда ни шло… Что ты натворил, Чен? Неужто я не рассказывал, как опасны такие путешествия?

— Я же в порядке, милорд.

— Нет! Трясины, ты понятия не имеешь, в порядке ли ты, и что испытал, и как долго будешь в порядке!

Я смотрел на него, решительно не понимая, из-за чего столько шуму. Вот когда моё тело, разодранное в лохмотья его атакой, час лежало тут бездыханным — да, стоило чуточку поволноваться. Но сейчас-то что?

— Не понимаешь? — он тяжко вздохнул. Как не раз прежде, заставляя всерьёз задуматься о степени моего врождённого кретинизма и сомнительном успехе его учительства. — Чен. Ты вовсе не помнишь ничего из моих историй о полётах в глубь вышины? О тех сказочных созданиях, что распахивали крылья навстречу небу, а после другие создания преследовали их там, и ловили, и убивали? Ты был ребёнком, но отчего-то я думал, ты запомнишь.

— Драконы, — тихо сказал я. Его взгляд потеплел, становясь больше похож на лесное озеро, а не осколки зелёного льда с бритвенно-острыми гранями.

— Драконы, да. Всё же ты помнишь их. Но не их участь? Не то, как и отчего они погибали? Ми тайфин, я никогда не говорил тебе, что это сказки. Как и Чар-Вейхан с их псами, как легенда о Камне… Мы живём в мире, где легенды реальны, где песни имеют цвет, а незримое, невещественное — красоту, вес и форму. И главное — силу, чтобы изменять. Наше Поле — средоточие этой силы. Обузданной, заключённой в сеть и растянутой над страной наподобие купола. Мы даже не спрашиваем себя, отчего оно называется — Поле.

— Вы спрашиваете.

— Да только ответить мне некому. А у меня нет слов, одни неясные ощущения. Но я точно знаю, чем мы рискуем, отправляя мелодии наших Чар лететь в глубину, как сделал ты. Там нет границ и барьеров, — я согласно опустил ресницы. — И нет пределов свободы. Учителей и учеников. Все равны, и никто, ни по годам, ни по уровню мастерства, не принадлежит никому, и клятвы и узы Сумрака лишаются смысла.