Алиса Дорн - Сыщик и канарейка [litres]

– Это было бы слишком большой натяжкой… – пробормотал он, отхлебывая кофе.

Лидия перегнулась через стол, чтобы прочитать заинтересовавшую его строку:

– Александр Герге? Мне следует что-то знать о твоем деле?

Даже Виктор признавал: вероятность того, что Александр Герге был тем самым А.Г. из писем леди Хэрриет, была такой же высокой, как шанс, что человечество наконец долетит до Луны. А учитывая, что авиационная отрасль заглохла после закона о рационировании топлива, уже и самые большие оптимисты признавали тщетность подобных надежд.

Да, чисто теоретически они могли быть знакомы. Но все же пропасть между благовоспитанной дебютанткой из небогатого и не имевшего веса рода и скандально известным сыном правителя дикого заморского королевства была слишком велика.

– Пока ничего, – задумчиво откликнулся Виктор. – Но если соберешь такое же досье на Герге, буду признателен. Если у меня что-то будет, я тебе расскажу. Честно, – заверил он ее. Лидии всегда удавались эти взгляды, под которыми он чувствовал себя виноватым. – Нам пора? Я не слишком тебя задержал?

– Подожди, – схватила его за рукав Лидия. – Я действительно любила тебя.

– В прошедшем времени? – пошутил Виктор.

Взглянув на ее расстроенное лицо, он наклонился и поцеловал золотистую макушку. Ее волосы все так же пахли мимозой и флердоранжем. Виктор помнил, как заказал эти духи у мистера Кинна. И подарил в первый Канун года, что они провели вместе. Тогда он еще не снял дом, в ее пансион не пускали мужчин, и приходилось ютиться у него в общежитии. В бойлерной еще что-то сломалось, и, чтобы согреться после прогулки, им пришлось собрать все одеяла и кинуть перед камином…

– Никогда в этом не сомневался.

Лидия отстранилась и нахмурилась.

– Тогда почему…

– Почему что?

– Цветы. Я решила, что ты намекаешь…

Виктор опустился обратно на стул.

– Ради духов и всего прочего, как я могу что-то намекать тебе букетом? – растерянно спросил он.

– Это же нарциссы. «Лживая любовь», – Лидия горько рассмеялась. – Ну конечно, как я могла подумать, что Виктор Эйзенхарт опустится до таких мелочей! Забудь. Я соберу тебе все, что у меня есть на Герге. Только, ради духов, не приезжай сам.

На этот раз у Виктора не хватило сил солгать.

Он только-только успел вернуться к себе и нацепить невинный и скучающий вид, как в кабинет постучал Брэм.

– Проходи, – обрадовался Виктор поводу отвлечься от воспоминаний. – Что нового?

Шон цепким взглядом прошелся по комнате, подмечая следы того, что его начальник все-таки нарушил обещание и уходил из управления. Виктор нервно поправил нетронутую кучу бумаг на столе, придавая ей более растрепанный и деловой вид. По крайней мере, на улице не было дождя, иначе у него не осталось бы и шанса отшутиться.

– Я опросил ее. Старуха, живущая напротив, сказала, что из квартиры мадемуазель Лакруа доносились крики и даже звон бьющегося фарфора, однако мужчина, с которым мадемуазель спорила незадолго до смерти, ушел раньше. Соседка утверждает, что совершенно точно слышала, как хлопнула дверь.

– Соседка его видела?

– Нет. Даже про голос ничего сказать не смогла, кроме того, что мужской.

– А портье?

– Говорит, что не знает его. Либо он не самый постоянный из гостей мадемуазель Лакруа, – Брэм покраснел, – либо раньше приходил в другую смену.

– Но портье хотя бы дал описание?

– Очень общее. Худой, высокий, темноволосый… Он не присматривался.

– Худой, высокий, темноволосый… – повторил Виктор.

На ум пришло лицо человека, чье имя он обнаружил среди любовников погибшей актрисы. Нет, это было бы глупо. В конце концов, под описание подойдет треть острова.

– Надо узнать, кто тот мужчина. Пошлем к ней художника, если не получится, у меня есть кое-какие наработки, будем вычеркивать по одному…

– Думаете, все-таки убийство?

– Не знаю, – честно признал Виктор.

Но проверить следовало.

Доктор

Жилище Эйзенхарта оказалось совсем не таким, каким я его представлял. Извозчик высадил меня на не так давно застроенной браунстоунами улице. Типовая планировка: три этажа, два окна, комнаты настолько малы, что выходят одновременно на улицу и внутренний двор. Подобные дома обычно заселяли молодые семьи среднего достатка – и перебирались в более просторные к появлению второго ребенка.

Нахмурившись, я попытался вспомнить что-то о личной жизни кузена. Определенно, он не был женат. И никогда не говорил о соседе, с которым делит арендную плату. Теряясь в догадках, я нажал кнопку дверного звонка.

– Открыто! – послышалось из-за двери.

Эйзенхарт, похожий на нахохлившегося воробья и закутавшийся по самый нос в клетчатый плед, сидел в кресле, придвинутом вплотную к горевшему камину. Следующая стадия. Пробирающий до костей холод, как правило, появлялся, когда проклятому оставалось жить меньше недели. Нужно сделать первый шаг и положить руку на перила моста между мирами, чтобы почувствовать покрывавшую его ледяную корку. Мне доводилось испытывать эти ощущения, и я знал: никакой камин, никакой горячий чай и бренди здесь не помогут.

– Милый дом, – заметил я вместо приветствия. – Я полагал, вы ночуете в управлении.

Я не покривил душой, делая комплимент. В тщательно, с любовью продуманной обстановке угадывалась женская рука. В то же время я был уверен, что такой бардак на каминной полке способен оставить за собой только холостяк. Что заставляло задуматься…

– Обычно так и бывает, – признал Эйзенхарт, протягивая руки к огню. – Но сегодня мне взяли отгул. Выставили вон, несмотря на мое желание пахать, как крестьянин на сенокосе. Вот скажите, где в этом справедливость?

– Ее нет, – коротко ответил я. – И я уверен, что во время сенокоса не пашут. Как вы себя чувствуете?

– Как мертвец в морге, – скривился Эйзенхарт и с отвращением посмотрел на мой саквояж. – Я уже говорил вам, что ненавижу иголки?

– Намекали.

Пропустив жалобы мимо ушей, я обратил внимание на фотокарточку, лежавшую среди бумаг на столе.

– Кто это?

Запечатленный на снимке мужчина обладал запоминающимся профилем. Высокие, словно вырезанные по кости скулы выдавали в нем слава, хищно изогнутый длинный нос – скорее, клюв – намекал на южное происхождение.

– Вы не знаете?

Я покачал головой.

– Александр Герге, – Эйзенхарт произнес это так, будто имя должно было мне о чем-то сказать. – Полагаю, на Королевском острове мало интересуются историей севера… Мистер Герге является незаконнорожденным сыном леди Элизабет Герге…

– Все еще ни о чем мне не говорит, – прокомментировал я.

– Герге правили королевством Лемман до того, как империя захватила остров. Разумеется, после смены власти их должны были всех перебить, однако младшая дочь его величества успела сбежать на материк. Леди Элизабет – последний потомок старой ветви. Что же до отца мистера Герге, то им стал Владислаус Второй.