Василий Щепетнёв - Гамбит Смерти

И вот еще что: никаких прогулок под солнышком. Совсем, абсолютно. Второй месяц, как я либо взаперти, либо на медосмотре. Никаких допросов. Никаких избиений. Хотя — человек я смирный, не балую, не бунтую, распорядок соблюдаю неукоснительно — тем более, что и выполнять особенно нечего. Хочешь лежать — ложись и лежи. Хочешь читать — читай. Умные мысли записывать вот нельзя, вернее, нечем — нет ни ручки, ни карандаша, ни писчей бумаги. А туалетная есть. Культура.

На стенах никаких надписей. Скучная темно-зеленая краска еще пахла, когда я вселился; выше двух метров — побелка. Потолок высокий, лампочка в круглом матовом плафоне. Пол дощатый. Рукомойник старинный, «Раковина». Унитаз зато — «компакт», без цепочки. Таково краткое описание местоположения.

Обитают же здесь… Туземцы не приветливы, но и не злобны. Скорее, безразличны. Клопов нет. Тараканы порой наведываются.

Да, вот еще загадка для ума: питание. Диета исключительно вегетарианская. Я понимаю, времена тяжелые, мясо дорого, но чтобы совсем, без «костного бульона», без молекулы животного белка? Каши, пустые щи, хлеба вволю. И еще — по два банана каждодневно, без пропуска. Компот, компот, три раза в день компот. Вполне, между прочим, приличный.

Биохимики утверждают, что в человеческом организме углеводы могут переходить в жиры. Непохоже. Зеркала у меня нет, но штаны сваливаются.

О судьбе своей я долго ломал голову. В итоге — ноль. Выводы можно делать любые, да только пользы никакой абсолютно. Потому я неспешно, в самом неторопливом прогулочном темпе завершил утренний моцион. Пять тысяч и еще тысячу сверху. Для поддержания формы. Хотя зачем она мне? Иллюзий я не питал. Наверное, понаблюдают — понаблюдают, да и убьют. А что еще с таким делать? В заведение имени Сербского, сиречь дурдом? Навечно? Хлопотно и накладно. Проще — пиф-паф. Небось, не Рауль Валленберг. Денисова Петра Ивановича, человека одинокого и незнаменитого, никто искать не станет. Исчез, и исчез. А разве он когда-то был?

Вот так я расхаживал по камере и пережевывал постные, слабосильные мысли. Не возбранялось, конечно, и мечтать: вот поведут меня в очередной раз к людям в белых халатах, а я — оки-аа! — одного конвоира пяткой в челюсть, другого — в живот, бегу по коридору, ногтем отпираю замки, проламываю стены, пока не выбираюсь наружу, и… Тут наступала полная, беспросветная тьма. Что делать-то? Делать-то что?

Не дает Русь ответа.

И, как назло, сна не в одном глазу. Отоспался я здесь — и за все прошлые годы, и за будущие тоже.

Опять. Какие будущие? В будущем меня как раз Самый Долгий Сон и ждет.

Хоть бы в стенку кто постучал. Почему это в романах узники сутками предаются утехам перестукивания, а мне не удается?

Опять заверещало радио. Эксперты — обозреватели комментировали правительственный кризис, обильно уснащая речь профессиональным жаргоном политологов: «крыша», «наехать», «опустить», «откат», «семья», «стрелка», «по жизни», и в который раз я подумал что рваться, действительно, некуда.

Да и как — рваться?

Обозревателей сменил концерт по заявкам. Ликуй, душа!

Едва слышно сквозь потуги очередного певца, кажется, Веспесиана, хрюкнул замок, и дверь растворилась. На пороге… не знаю даже, как их и назвать: конвоиры? санитары? совершенно вневедомственная охрана? короче, Фобос и Деймос — так я прозвал парочку, что регулярно водила меня в хитрый кабинетик.

Любые фантазии «пяткой в челюсть» испарились моментально. Дело даже не в том, до челюсти я доберусь только если они на четвереньки встанут. Просто взгляд что у одного, что у другого такой, что имена им — Фобос и Деймос — придумались сами. Моментально.

Фобос — он был повыше, а так — словно по шаблону лепили, — кивнул, поднимайся, мол, пошли.

Я встал — медленно, резких движений эти ребята не любят. А я сердить их, тревожить и вообще беспокоить смел только в мечтах. Такой вот я смелый.

Шел я обыкновенно. Даже руки за спиною не держал. Фобос направлял меня словесно:

— Прямо. Направо. Прямо…

Странно, дверь кабинетика мы миновали.

— По лестнице…

Мы поднялись на три пролета.

— Направо. Еще направо.

Никогда не водили меня столь далеко. Просто Афанасий Никитин, право.

— Стоять.

Я подчинился. Почему бы и не постоять, если велят?

Деймос вышел из-за спины, толкнул дверь, зашел, чтобы через минуту завести и меня.

Ничего необычного я не ждал, и потому разочарован не был.

Кабинет начальничка средней руки. С непременными столами, составленными «твердо», рядом стульев, стены обшиты деревом, но не мореным дубом, и даже не орехом, а так… то ли шанхайская береза, то ли мексиканский палисандр. Опилки прессованные, артикул такой-то.

Из-за стола поднялся и вышел навстречу очень добрый и очень милый человек. Во всяком случае, лицо его имело выражение самое сладкое и приветливое.

— У меня для вас, Петр Иванович, две новости: хорошая и очень хорошая. С какой прикажете начинать? — он самолично отодвинул стул для людей близких, доверенных, своих.

Провожатых — как водой смыло.

— С хорошей, — я сел на краешек стула.

— Позвольте сначала представиться — Николай Кузнецов, — он протянул руку, пухленькую, мягкую, такие руки положено надевать дядюшкам на рождество.

— Очень, очень рад, — пробормотал я.

— И я, Петр Иванович, рад! За вас, прежде всего — за вас, — это «прежде всего» таило в себе новость третью. Ладно, дойдет черед и до нее. — Следствие по вашему делу практически завершено.

— По моему делу? У меня — дело?

— Ну, разумеется. Конечно, оно проводилось в особых условиях. Так всегда бывает, когда расследуются обстоятельства гибели сотрудников спецслужб, даже если они, эти сотрудники, сами совершают противоправные действия, как в вашем случае.

Я тупо кивнул. Сложносочиненное предложение? Или сложноподчиненное? В общем, сложное для моих мозгов.

— Он просто сошел с ума. К такому заключению пришло следствие. Между нами, я склоняюсь к мысли, что его перевербовала та сторона. Перевербовала, а он от напряжения и рехнулся. Страшно перебегать дорогу на красный свет, а уж к врагу перебегать… Как бы там ни было, решено трактовать ваши действия, как допустимую и, я смею добавить, необходимую самооборону.

Необходимую. Сошел с ума, и все. Годится. Хотя…

Словно прочитав мои мысли, Николай Кузнецов помахал рукой:

— Все, постарайтесь выкинуть случившееся из головы. Прошлое, оно пусть в прошлом и остается. Тем более, что вторая новость…

Интересно, что за вторая?

Он не торопился — достал папочку, средней упитанности, страниц на пятьдесят, полистал.

— Мы вас тут не сколько свободы лишали, сколько обеспечивали безопасность. И лечили. Звучит, конечно, малоправдоподобно, но именно так оно и есть. Ваше заболевание, знаете ли…