Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

«Церемония прощания с ведущим сопранистом» была организована кардиналом и состоялась на хорах прямо перед вечерним богослужением. Мы с Доменико поднялись на хоры.

— Синьор Фосфоринелли пришёл попрощаться, — тихо сказал Доменико. — По указу кардинала Фраголини, Алессандро больше у нас не поёт.

Подходя по очереди к каждому певцу, я молча пожал руки всем тем, с кем имел счастье петь все эти дни.

Стефано, за недолгий период времени ставший мне близким другом, всегда молчаливый Карло, инженер по призванию, вечно смеющийся толстяк Энрико, без своего товарища Спинози растерявший былой пыл и сарказм. Синьор Ардженти, вредный старик, раздающий ноты, которого тоже можно понять. Франческо, всегда напуганный и вздрагивающий при малейшем шорохе. Адольфо, наш «крысиный король». Базилио, бас, великий инженер по качеству партитур. Да всех не перечислишь.

Всего за две недели я всей душой привязался к хору, к ребятам, к тому репертуару, что мы пели, сливаясь в аккорд высоких чистых голосов. Мы — будто стая белых журавлей, парящих в небе, одним из которых посчастливилось, хоть и ненадолго, стать и мне.

Почему-то именно Энрико Роспини больше всех огорчился моему уходу и даже пустил слезу, что для него было совсем не характерно.

— Энрико, хоть мы с тобой и ссорились, всё же ты один из лучших альтов в Капелле. Побольше распевайся и не грызи ногти, — попробовал пошутить я.

— Маэстро Фьори, моё почтение, — я склонил голову, приветствуя капельмейстера. — Простите, что не смог оправдать ожиданий.

— Ох, мне уже всё сказали, мой мальчик, — вздохнул маэстро Фьори. — Ты не виноват. Дай хоть обниму тебя напоследок.

Старик заключил меня в крепкие объятия. Видно было, что капельмейстер тоже расстроен моим уходом.

— Синьор Фосфоринелли, мне искренне жаль, — картинно вздыхал Флавио Фраголини, который единственный из всех хористов обращался ко мне с пафосом и на «вы».

— Возможно, меня ждёт лучшая судьба, — холодно ответил я, смутно догадываясь, что это именно он заложил меня кардиналу.

— Алессандро, — воодушевлённо обратился ко мне Адольфо Ратти, протягивая какую-то коробку. — Зная твою любовь к сладкому, мы с сестрой Клариче испекли для тебя, — сопранист снял крышку с коробки. — Вот этот великолепный торт.

Торт и вправду был шикарен: со взбитыми сливками, украшенный вишней и персиками. Да только горек хлеб в доме врага: я уже знал о коварстве этих товарищей. Не иначе, как торт был с сюрпризом.

— Искренняя благодарность, Адольфо. Но только видишь ли, я на диете. Таким как мы просто необходимо следить за своим весом…

— Ты не будешь? Тогда отдай мне! — с жаром воскликнул тенор Альдо Ринальди. — Мы с братом по дороге съедим этот шикарный торт.

Поздно вечером мы вернулись домой. Эдуардо, скорее всего, что-то мастерил у себя в комнате, так как в его окнах горел свет. Донна Катарина, вероятно, уже готовилась ко сну.

Мы сидели в гостиной на соседних креслах напротив камина и молча смотрели на колеблющийся огонь. При тусклом красноватом свете рыжие волосы Доменико отливали золотом.

— Сегодня после аудиенции ты вскользь упомянул своих предков. Кто они? — настороженно вопросил Доменико.

— Да князья Фосфорины, — ответил я таким тоном, как будто говорил о каких-нибудь рядовых инженерах или слесарях.

Для меня лично все эти титулы не имели совершенно никакого значения. Но у Доменико мои слова вызвали культурный шок. Признаюсь, не ожидал.

— О, Алессандро! Простите… Ваша светлость, — Доменико вскочил с кресла и изобразил до того изящно-церемонный поклон, что мне стало не по себе.

— Никакая не светлость, прекрати! — поднявшись, я одёрнул Доменико за рукав. — Чтобы я этого больше не слышал. Считай, что это моя маленькая тайна, которую никто не должен знать. Тем более, никто всё равно не поверит. Кардинал вон не поверил.

— Но я тебе верю, — искренне прошептал Доменико. — Более того. Я всегда верил всему, что ты говоришь, сколь бы странным оно не казалось. Потому что знаю, каково это быть Кассандрой, говорить правду и быть непонятым…

На глазах у Доменико выступили слёзы, образовав чёрные разводы на щеках от размазанной чёрной краски для ресниц (и зачем он только их красит?).

Не зная, чем помочь и не имея способности утешить словами, я просто крепко обнял Доменико. Тот лишь уткнулся носом мне в плечо и прошептал:

— Знаешь, Алессандро… Ведь все вокруг считают меня сумасшедшим. Может быть, так оно и есть.

— Это не так, — жёстко возразил я. — Я-то ведь знаю, в чём причина. Ты можешь доверять мне, Доменико.

— Что за спектакль, молодые люди? — услышал я из дверей в коридор голос донны Катарины, полный возмущения.

Доменико резко освободился от моих объятий, я повернулся к ней лицом. Синьора Кассини в мягком длинном халате цвета то ли #8B4513, то ли #D2691E (золотисто-оранжевого) и чепце для сна выглядела весьма впечатляюще. Испанские чёрные глаза сверкали гневом.

— Не вижу ничего плохого в дружеских объятиях, — спокойным тоном отвечал я. — Тем более, меня этому научили здесь, в Италии.

— О, да, конечно. А ещё чему вас научили в Италии? Приставать к «виртуозам»?

— Мама, прошу, не надо так с Алессандро! — воскликнул Доменико.

— Ни к кому я никогда не приставал, — жёстко ответил я. — С вашего позволения, я пойду.

Не дожидаясь ответа, я молча поднялся наверх, в гостевую комнату.

Рано утром, по настоянию синьоры Кассини, мы с Доменико отправились к падре Лоренцо, который проживал за мостом недалеко от набережной. Нет, принимать католицизм я был не намерен, но почему бы не поговорить с умным человеком?

Падре Лоренцо был пожилой человек лет семидесяти, с острым носом, лысиной на макушке и смеющимися глазами. Чем-то он напоминал столяра Джузеппе из старого фильма.

— Итак, синьор Фосфоринелли, я вас внимательно слушаю. Вы хотите исповедаться?

— Уважаемый падре, — отвечал я. — К сожалению, как представитель другой конфессии, я не могу этого сделать. Но я готов понести епитимью, так как, по моему мнению, достаточно натворил и буду рад, если мне назначат исправительные работы, которые, возможно, помогут мне стать лучше.

— Что ж, Алессандро, — Лоренцо на некоторое время задумался. — Вы ведь живёте в доме синьоры Кассини?

— Так точно.

— Бедная женщина, — вздохнул падре. — Ведь она, несмотря на слабое здоровье, весьма загружена домашними делами. А помощников и прислуги у неё нет.

— Так что я должен сделать? — спросил я, мысленно готовясь к предстоящему «квесту».

— Ваша епитимья будет состоять в том, что, начиная с сегодняшнего дня и до конца следующей недели, вы будете выполнять все поручения синьоры Кассини. Безвозмездно. Она женщина строгая, но не злая. Выше сил вам поручений не даст.