Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

— В чём дело? Опять эта идиотская улыбка? — возмутился Доменико. — Я тебе серьёзные вещи говорю, а ты смеёшься!

— Ты даже не представляешь, насколько серьёзны они для меня, — с этими словами я коснулся рукой его… её щеки, с тем, чтобы отодвинуть с лица прядь медных волос.

Она растерянно смотрела на меня, словно не зная, что сказать. Я только слышал с какой частотой колотится сердце в её груди.

— Ты… Правда веришь, что я из твоего времени? — наконец спросила она. — Безо всяких доказательств, которые так любят подобные тебе поклонники математики?

— Знаешь, Доменика, — наконец сказал я, — я ведь почувствовал это сразу, как только мы познакомились. А найденная под кроватью улика стала подтверждением моей гипотезы.

— Ты серьёзно? — как же был прекрасен её удивлённый взгляд! Но вскоре удивление сменилось негодованием. — Так ты знал… Знал и молчал?! Да ты знаешь кто?

— Кто? Гирканский тигр? — с усмешкой спросил я, вспоминая гневно-шутливую переписку Фаринелли и Метастазио.

— Ты… хуже! Деревянный мальчишка с длинным носом из гадкой сказки!

— Имеешь в виду Буратино? Прости, Пиноккио, — исправился я, вспомнив, что первый вариант актуален только для моей страны и ближнего зарубежья.

— Да, его, — с тем же возмущением ответила Доменика.

— Чем же она гадкая? — удивился я, искренне не понимая, чем так плох старик Коллоди.

— Она… неправильная. Папа сказал, — при слове «папа» нежный голос тёплого тембра немного дрогнул.

— Маэстро Алессандро Кассини? — зачем-то спросил я, но на меня посмотрели с упрёком.

— Просто Алессандро Кассини. Не маэстро, — на глазах её выступили слёзы.

Саня, ну как можно быть таким жестоким? Зачем ты сейчас напомнил человеку о «прошлом будущем», в которое мы, скорее всего, никогда не вернёмся.

— Прости, я не хотел причинить тебе боль, — только и смог ответить я.

— Неважно. Ты уже причинил, но эта боль во спасение. За все эти годы, под влиянием маэстро Кассини и кардинала Фраголини я постаралась стереть из памяти все воспоминания о прошлой своей жизни. А потом вдруг каким-то образом появился ты и невольно вернул мне память.

— То есть, ты тоже сразу поверила мне? Но почему не сказала? — я был немного раздосадован, но старался не показывать этого.

— Что я могла тебе сказать? Особенно там, в Ватикане, где каждый камень обладает тончайшим слухом. Даже то, что ты услышал, не должно было быть сказано никогда. Мне запретили даже заикаться об этом, рассказывая ужасные истории о пытках и Инквизиции…

— Тебя просто запугали. Но сейчас тебе нечего бояться: ведь ты сейчас держишь за плечи человека с точно такой же историей. Почти с такой же.

Доменика, да, я теперь буду называть её так, опустилась на подушку, лицом ко мне, а я в очередной раз взглянул на неё. Луч луны бросал нескромные взгляды на это прекрасное лицо, которое мне хотелось созерцать бесконечно.

— Но как ты догадался, что я женщина? Ведь среди «виртуозов» встречаются гораздо более женственные юноши, которых приезжие иностранцы часто принимают за девушек.

Да, согласен, Доменика своей фигурой немного напоминала скорее спортсменку, гимнастку, но это не придавало ей грубости. Наоборот, было что-то неуловимое в этом сочетании женского атлетического телосложения и невероятной хрупкости и изящества. В конце концов, уровень обоих гормонов — эстрогена и тестостерона в женском организме выше, чем у virtuosi.

Я ничего не ответил, но лишь взял руку Доменико… Доменики в свою и прижал к своей груди — гладкой, чуть припухшей и напрочь лишённой всякой растительности.

— Вот здесь находится то самое устройство, которое способно любить и понимать.

— О, Алессандро… Ты… Наконец почувствовал это, да?

Я молча кивнул. Да, я чувствовал это сердцем — коль позволите сравнение с центральным процессором — всеми его ядрами, а не каким-нибудь периферийным устройством.

Её слова привели меня в такой невыразимый восторг, что я и думать забыл о нашем таинственном перемещении во времени и пространстве. Все вопросы потом, сейчас же я просто не мог упустить эту возможность.

— Доменика, я давно хотел сказать тебе, но не смел, боясь тебя смутить, — ответил я, пытаясь достичь гармонии с самым прекрасным человеком в мире. — Ты самая прекрасная женщина из всех, кого я когда-либо знал.

— Алессандро, ты бредишь, — её щёки покраснели, было понятно, что чувствует она при этих словах.

Я не стал больше ничего говорить. На сегодня и так было много чего сказано и сделано, и мне не хотелось об этом думать. Молча и аккуратно я лишь коснулся губами горячих и нежных губ моей печальной музы.

О, как же это было прекрасно! Твои уста были приоткрыты, и я беспрепятственно и мягко вошёл языком в открывшиеся специально для меня врата наслаждения, скользя по белоснежным рядам и внутренним поверхностям щёк.

Я обнимал тебя нежно за плечи и неизвестно сколько раз целовал твои волшебные губы, и на каждый поцелуй ты отвечала взаимностью, подаваясь навстречу моим прикосновениям.

Это ощущение было ни с чем не сравнить. В этих волшебных поцелуях не было страсти, только невыразимая нежность. В силу своих физических особенностей я по понятным причинам не чувствовал тяжести в определённых органах, которых я был лишён, и, как следствие, не испытывал никакого оживления и затвердевания в «неисправном проводе», но вместо этого я чувствовал невероятную лёгкость. Казалось, я сейчас взмахну крыльями и улечу в бесконечность. Вся моя душа словно растворилась в этих серебристо-стальных глазах, словно в двух тёмно-стеклянных озёрах Скандинавии, и я был готов целовать её вечно. Только теперь я осознал то преимущество, которое взамен привычных ощущений получают такие, как я: бесконечность наслаждения, не ограниченная ничем.

В какой-то момент я отругал себя, осознав, что поцелуев недостаточно для полного счастья возлюбленной, для которой подобные сравнения были неприемлемы. На самом деле, в моём сознании просто всплыли стереотипы.

— Что ты хочешь, Доменика? — шепнул я ей на ухо, осторожно касаясь рукой её белоснежного плеча.

— Тебя, Алессандро, — её дыхание было прерывистым. — Только… Тебя.

Судя по окрепшим «вишенкам» на двух небольших выпуклых поверхностях под шёлковой ночной сорочкой, я смутно понимал, что происходит.

Ничего не говоря, я аккуратно приподнял край её одеяния, коснувшись ладонью обнажённого бедра. Но тут же больно получил по руке. Она ударила меня и с силой оттолкнула, будто я затеял что-то недостойное. Я был в шоке.

— Ты чего, Доменика? Почему ты меня отталкиваешь? Поверь, тебе не нужно стесняться, ведь я могу это сделать только таким образом.

— Нет, Алессандро. Убери руку. Ты слишком многое себе позволяешь. И я… этого не хочу, — жёстко ответила Доменика, но в её глазах я прочитал обратное.