Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Получай, Алессандро, это тебе наказание за твоё неблагодарное отношение к женщинам, наказание за Марию. Мне стало горько: неужели я точно так же поступил тогда с бедной девушкой, которая искренне желала простого счастья, а я разрушил до основания все её радужные иллюзии и мечты, не оставив ни капли надежды на будущее? Да ты негодяй, Алессандро. Теперь же — мучайся от разрыва души. Она никогда не станет твоей. Никогда не растает в пылких объятиях. Потому что эта леди — всего лишь твой глюк, Алессандро.

— Интересно, а что ты ожидал увидеть? — возмутился Доменико.

— Не знаю, — с видимым спокойствием, но с явной горечью ответил я.

— Знаешь, — Доменико прищурил глаза. — Ты думал, что я…

— Прошу, ничего не говори, — я поднялся со скамьи и молча вышел за дверь. О судьба, почему ты так несправедлива?..

В коридоре я столкнулся с Аццури, который вообще непонятно, что здесь делал.

— Как прошла премьера? — поинтересовался органист.

— Нормально, — подавляя жуткую горечь в горле, ответил я. — Синьор, не найдётся ли у вас немного граппы? Я, кажется, заболел.

— Что с вами делать, пойдём, — старик повёл меня в каморку, в которой хранились декорации. — Жизнь у вас тяжёлая, такой никому не пожелаешь.

Пропустив со стариком по стопке, затем ещё по одной, и ещё, я, наконец, не смог больше себя сдерживать и зарыдал в голос, сжав руками свою, казавшуюся раскалённой, голову. Почему? Почему это случилось со мной? Кто скажет? Доменико, зачем ты поступил так со мной!

— Что, что он сделал? — уже заплетающимся языком спросил Джузеппе, поддерживая меня под локоть.

— Он меня уничтожил. Морально разбил на миллионы элементарных частиц, убив меня своим чудовищным квантовым числом… — я элементарно бредил.

— Всё, что прекрасно, есть число, мой мальчик, — заключил подвыпивший органист. — А Доменико прекрасен.

— Нет, синьор. Я не знаю никакого Доменико. Я не знаю никакого Алессандро. Никакого Алессандро! И числа — никакого! И день был без числа, и я без имени, и всё, что мы видим — обман. Кругом обман, иллюзия. Вы думаете, за окном прекрасный город Рим, величественные соборы и дворцы? Нет! Кругом лишь пыль и мрак, а всё, что мы видим — плод нашего больного воображения! Так зачем, спрашивается, жить в таком мире? Не лучше ли перестать жить?

— Что за ерунду ты мелешь, — пробормотал Джузеппе, но я его не слушал.

— Отдайте бутылку, — я выхватил последнюю у него из рук. Хватка была уже слабой. — Мне нужно заглушить боль. Боль, которую я когда-то испытал и которая не утихает в моём сердце.

Допив горький, светло-жёлтый напиток до дна, я, сам уже ничего не понимая, неровной поступью дошёл до окна. В это время в дверь начали нещадно колотить.

— Алессандро! Открой! Алессандро! Алессандро! — сквозь бред слышал я голос Доменико, переходивший на крик и сопровождаемый слезами.

— Я открою, — сообщил Аццури.

— Не посмеете. Или я выпрыгну из окна.

— Ребята, тараньте дверь! — услышал я из коридора мужской голос, наверное, директора.

— Откройте, — скрепя сердце, обратился я к Джузеппе. Другого выхода для меня уже не было. И смысла жить тоже уже не было. Органист поспешил открыть дверь и был прижат ею к стенке внезапно ввалившейся толпой народа. Там был весь хор Капеллы, маэстро Фьори и, каким-то непонятным образом оказавшаяся здесь, тётя Даша с метлой из перьев.

Я взобрался на подоконник и открыл окно. О, как ты прекрасен, ночной Рим! И столь же невыразимо жесток, ведь это ты породил столь совершенное и столь ужасающее оружие — «виртуозов». Достав из кармана незаряженный пистолет, я с тоской обвёл взглядом всех присутствующих.

— Алессандро! — бросился ко мне Доменико, но я остановил его и жестом попросил Джузеппе увести «виртуоза» из комнаты. Увести его Аццури не смог, сил не хватило, он лишь удерживал его за руки в углу помещения.

— Вы, все, не приближайтесь ко мне даже на метр, иначе выстрелю, — пригрозил я пустым оружием.

Никто не осмелился возражать, лишь Доменико, словно райская птица, попавшая в сеть, пытался вырваться из рук Аццури, который пытался удержать его.

— Рим ещё не видел такого представления. Вот так умирают сопранисты! — крикнул я и, повернувшись лицом к городу и расправив руки, словно крылья, выпрыгнул с высоты шестого этажа.

— Алессандро! Нет!..

Проснулся я оттого, что кто-то больно ударил меня по щеке. В глазах было мутно, но сквозь туман я смутно разглядел…

— Доменико?! — я в ужасе уставился на склонившегося надо мной «виртуоза».

— Ты, кажется, тронулся умом, как Спинози, — Кассини закатил глаза. — А ночью ещё клялся, что любишь меня.

— Я… ничего не понимаю. Что случилось? Где Аццури и тётя Даша?

— Точно спятил. Тебе кошмар приснился, Алессандро, — с грустью заметил Доменико.

— Но всё было как наяву. И там был ты…

— Почему ты называешь меня в мужском роде? Или всё забыл?

— Ты ведь «виртуоз», Доменико. Прости, что поверил в иллюзию.

— Нет, это уже никуда не годится, — вспыхнул Доменико и… с этими словами сбросил ночную сорочку.

Венера и Даная с полотен великих художников остались тихо курить в углу… Неужели я наконец-то увидел то, что желал увидеть всем сердцем? Несмотря на ярко выраженное спортивное телосложение, она казалась воплощением женственности. Мягкие изгибы и небольшие выпуклости буквально сводили с ума — даже такого безнадёжного импотента, как я. Казалось, я загипнотизирован и не в силах отвести взор. Глядя на прекраснейший шедевр Творца, я периодически протирал глаза, чтобы убедиться в реальности увиденного.

— Бедный мальчик, — Доменика провела рукой по моему плечу, и я ощутил, как на меня накатывает волна мурашек. Да, я только что понял: я хочу тебя. Несмотря на неотзывчивость своего «интерфейса». Хочу… всем сердцем, всеми нейронами своего мозга.

Не успел я ничего ответить, как случилось то, что обычно происходит в различных мыльных операх низкого качества: в комнату ворвались без стука. О, лучше бы это оказалась синьора Кассини! Но нет: с утра пораньше в каморку питерского инженера принесло… Эдуардо.

Доменика резким движением сорвала с кровати одеяло и судорожно пыталась в него завернуться, а я, не обладавший впрочем хорошей реакцией, поднялся с кровати и бросился к застывшему в дверях подростку.

— Эдуардо, мы всё объясним, — начал было я.

Но бедняга пребывал в таком шоке, что, не успев ничего сказать, пулей выбежал из моей комнаты и захлопнул дверь в свою.

— Что будем делать, Доменика? Он всё видел, — убитым голосом спросил я.

— Не знаю. Попробуй… поговорить с ним.

Через какие-то пять минут я уже стучался в «кабинет великого скульптора».

— Эдуардо, открой! Прошу тебя! — ответа не следовало, но я был непреклонен. — Или сейчас я вас взломаю, уважаемый синьор!