Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

Там же, на сайте, рассказывалось об американце Уоллесе Каннингеме, таком же страдальце, которого лечили новым способом.

В 1998 году невролог Филип Кеннеди и программистка Мелоди Мур прикрепили к коре головного мозга электроды, улавливавшие его сигналы, преобразовывавшие их в радиоволны, а те расшифровывались компьютером. Таким образом, одной лишь силой мысли Уоллес Каннингем управлял компьютером и общался со всем миром.

К своему огромному удивлению, Мартен узнал, что мозговые импланты позволяли американцу писать практически со скоростью мысли.

Двое «запертых», француз и американец, установили диалог по-английски.

Но, едва узнав, что Жан-Луи поражен одним с ним недугом, Уоллес ответил, что не желает продолжать разговор. Он признался, что намерен общаться только со здоровыми людьми. По его мнению, достоинство интернета заключалось в том, что тот позволяет не судить о другом по внешности. Его отталкивала сама мысль о создании виртуальной деревни инвалидов. «Выразителен сам ваш псевдоним – Овощ. Сразу видно, кем вы себя представляете. Лично я назвался Суперменом!..»

Жан-Луи Мартен не нашел, что ответить. До него вдруг дошло, что помимо тюрем психики существуют еще и темницы предрассудков. Каннингем сумел понять, где пролегают их пределы.

Он обсудил это с Финчером. Бегая глазом по экрану, он указывал на буквы алфавита, из которых составлял слова.

«У меня впечатление, что наша мысль никогда не бывает свободной», – написал он.

– Что вы хотите сказать? – спросил нейропсихиатр.

«Я несвободен. Я принижаю себя. Мы зависим от предрассудков. Мы исходим из предвзятых соображений о реальности и стараемся подверстать под них реальность. Я завел об этом речь в своей книге, но ушел недалеко».

– Продолжайте, мне это интересно.

Финчер терпеливо ждал, пока Мартен разовьет свою мысль. Фразы рождались долго и трудно:

«Школа, родители, окружение куют решетки предвзятого восприятия мира. Мы на все взираем через эти кривые призмы. В итоге никто не видит происходящего на самом деле. Мы замечаем только то, что заранее настроились увидеть. Мы бесконечно воссоздаем мир таким, чтобы он отвечал нашим предрассудкам. Наблюдатель меняет то, что наблюдает».

Этот вывод позабавил нейропсихиатра, смотревшего теперь на пациента другими глазами.

«Для меня болезнь – это поражение. Для меня быть инвалидом стыдно. Общаясь с другими, я бессознательно требую напоминать мне это снова и снова. Это происходит помимо моей воли».

Ученого впечатлила производительность Жан-Луи Мартена: он печатал теперь почти так же быстро, как опытный секретарь, скорость изложения мысли почти не отличалась от скорости обычной речи. Функция создает орган. Время, потраченное на писание книги, не стяжало ему литературной славы, зато наделило его удивительной живостью.

– Осознать это равносильно тому, чтобы начать освобождаться от предрассудков, – ответил Финчер.

«В сущности, мы опускаем шлагбаум перед реальностью. Мы свято верим во что-то, и, если реальность противоречит этому, мы стараемся понять ее шиворот-навыворот. Например, если я уверен, что люди будут меня отвергать, заметив, что я инвалид, но сталкиваюсь с тем, что этого не происходит, я начинаю по-своему толковать малейший их намек, лишь бы была возможность заключить: «Видите, меня отвергают, потому что я инвалид».

– Таков принцип паранойи: страх создает опасность.

Сэмюэл Финчер вытер слюну, текшую у Жан-Луи изо рта.

«Дело обстоит еще хуже: мы проявляем агрессию в отношении реальности. Мы постоянно изобретаем реальность, удобную только для нас, и, если она не согласуется с реальностью других, мы отрицаем чужую реальность!»

Глаз Жан-Луи Мартена горел то ли негодованием, то ли воодушевлением, этого никто не смог бы разобрать.

«По-моему, все мы безумцы, доктор. Мы искореживаем реальность, потому что не способны принять ее такой, какая она есть. Самыми симпатичными кажутся те люди, кто удачнее всего скрывает свое восприятие реальности и создает впечатление, что принимает реальность других. Если бы мы выкладывали все, что на самом деле думаем, то только бы и делали, что ссорились».

Он помедлил.

«Наверное, это самое ужасное осознание: я считал себя инвалидом в физическом смысле, но теперь, хорошенько поразмыслив, понимаю, что я умственно неполноценен. Я лишен способности постигать мир».

Доктор Финчер ответил не сразу.

«Найдется ли хоть один человек, способный принять неприкрытую реальность такой, какая она есть, без желания ее исказить?» – спросил Жан-Луи Мартен.

– Я бы сказал, что в этом состоит цель здравомыслящего человека. Принимать мир таким, какой он есть на самом деле, а не таким, каким мы его представляем, и не таким, каким нам хотелось бы его видеть.

«Лично я думаю, что мы сами придумываем реальность. Мы грезим о самих себе. Мозг превращает нас в шесть миллиардов богов, почти не сознающих свое могущество. Я намерен создать собственный способ восприятия мира и себя самого. Впредь я буду считать себя шикарным парнем в захватывающем и неведомом мире, против которого у меня нет никаких предрассудков», – написал Жан-Луи Мартен.

Сэмюэл Финчер был вынужден пересмотреть свое отношение к больному. Куда девался служащий юридического отдела Кредитно-вексельного банка Ниццы? Мартен был гусеницей, превращающейся в бабочку, только разноцветные крылышки разворачивал его дух, а не тело.

– Вы меня изумляете, Мартен.

«Сегодня ночью мне приснился сон, – продолжил больной. – Будто бы у меня роскошный салон, где в разгаре людный праздник. Почему-то там были и вы – с огромной трехметровой головой!»

Сэмюэл Финчер взял его руку.

– Сон – единственный момент нашей свободы. Мысли пускаются в вольный полет. Ваш сон ничего не значит, разве что вы меня переоцениваете.

Полдень, в CIEL весело и людно. К провансальской усадьбе, где помещается эпикурейский клуб, подъезжают один за другим блестящие лимузины. Из них выходят безукоризненные франты. Женщины в модных нарядах обмахиваются веерами и поправляют шляпки. Солнце палит вовсю.

Исидор и Лукреция останавливают свой мотоцикл с коляской. Сняв шлемы и очки, они натягивают под красно-черными плащами вечерние наряды: у Лукреции это лиловое платье с разрезом, у Исидора поплиновая рубашка и зеленый пиджак. Лукреция сбрасывает мотоциклетные башмаки и надевает на сетчатые чулки черные туфли на высоких каблуках. Исидор остается в мокасинах. Он любуется спутницей: никогда еще он не видел ее такой нарядной. В этот раз перед ним не девчонка-сорванец, а женщина-вамп. Платье очень идет ее длинным рыжим волосам, изумрудные глаза совсем немного подведены черной тушью. Яркая губная помада совершенно изменила ее облик. Благодаря каблукам девушка подросла на несколько сантиметров.