Дин Кунц - Комната шепотов [litres]

Широкие известковые ступени изящно изгибались под замысловатой хрустальной люстрой. Дойдя до середины, Харли услышал шаги и замер. Он увидел Уолтера, одного из тех, кто присматривал за ними. Тот вышел из гостиной в холл, ступая на яркие призмы, возникавшие при прохождении света сквозь хрусталь. Не поднимая головы, Уолтер быстро пересек холл и исчез в коридоре, который проходил между южным и северным крыльями.

Для Харли это был единственный шанс сбежать незаметно. Если выяснится, что он раскрыл тайну обуви, следующий локатор сделают несъемным, а может, вживят ему в тело. Поэтому, помедлив лишь секунду, он сбежал в холл и направился в библиотеку – дверь в нее находилась напротив арки, ведущей в гостиную.

Он осторожно отворил дверь, никого не увидел и быстро закрыл ее за собой, решив, что пришел первым.

Нора Райнхарт поднялась из-за ушастого кожаного кресла, которое было втрое больше ее, и сценическим шепотом проговорила:

– Это Харли.

Тогда маленькая Салли Ингрем откинула парчовую штору, доходившую до пола, и вышла.

Часы показывали 7:54.

Стоя у двери на западной стороне дома, Лютер взял у Джейн фонарик-авторучку и направил луч на крышку дверного замка. Ригель располагался в нескольких дюймах над шарообразной дверной ручкой. Джейн подергала – заперто. Прежде чем выйти из машины, она надежно привязала к ремню универсальную отмычку «Локейд». Вставив ее в скважину, она нажала несколько раз, и замок наконец поддался.

Если она сделала правильные выводы на основании известной ей информации и сведений, полученных от Лютера в таверне, можно было не беспокоиться насчет тревожной сигнализации. Не исключено, что сигнализация существовала и даже была включена, но при ее срабатывании тут же прибежали бы работники школы, а значит, не пришлось бы тратить время на их поиски.

Когда она открыла дверь, сирена не включилась. Если их обнаружили, получается, что здесь стояли беззвучные системы – возможно, мигающая лампочка в пультовой. Лютер последовал за ней и осторожно закрыл дверь. Помещение оказалось чем-то средним между столовой и гостиной, – вероятно, в нем обитал кто-то из работников. Вход с улицы говорил о том, что прежде, когда дом был жилищем, а не тюрьмой, здесь, скорее всего, обитала горничная. За открытой дверью они увидели ванную.

Аккуратно застеленная кровать, чистота, порядок, общее ощущение стерильности, которое нельзя было описать – только почувствовать, роднили эту квартирку-студию со всем остальным, что Джейн видела в Доменной Печи.

Они направились к внутренней двери, за которой, видимо, находился коридор. Когда они подошли, дверь открылась.

На пороге стоял полный мужчина в белой форме, с красным лицом, пронизанным прожилками.

– Кто вы?

Раньше в библиотеке, видимо, имелись книги, теперь же тянувшиеся на несколько сотен футов полки, изготовленные из орехового дерева, были очищены от пыли и натерты до блеска, но пусты. В воздухе не витал запах состарившейся бумаги, газеты и журналы не ждали, когда их прочтут за инкрустированным столом в центре этой просторной комнаты.

Дверь открылась, и Харли напрягся, но вошли еще трое детей. Теперь их стало шестеро. Первыми появились Дульсиана Мосс и Дженни Бун, за ними – Бобби Экафф, который с преувеличенной осторожностью закрыл дверь, словно от малейшего щелчка прибежали бы адские гончие и набросились бы на них.

Оказавшись здесь, Дженнифер Бун месяц или два все время плакала, тосковала по дому и мучилась оттого, что мать обрекла ее на заключение, сказав лишь одно: «Это к лучшему». Когда слезы закончились, Дженни начала закалять себя, так, словно готовилась к побегу из школы и из города, намереваясь пробраться туда, куда еще не проникло безумие. Она была медлительной рохлей, но после многомесячных упражнений обзавелась крепкими мускулами и хорошей реакцией. Бледная кожа стала загорелой. В каштановых волосах появились светлые пряди – даже зимнее солнце в больших дозах способно на такие подарки. Грусть Дженни сменилась злостью, а потом – непоколебимой решимостью.

Одиннадцатилетняя Дульсиана Мосс, когда-то пухленькая, теперь похудела, губы у нее побелели, глаза лишились глубины. Поначалу разговорчивая, она спокойно пережила расставание с семьей, уверенная, что за ней приедут через несколько дней, но постепенно израсходовала почти весь свой запас слов и теперь говорила кратко и только по необходимости. Дочь атеистов, Дульсиана берегла слова в первую очередь для Бога; да, Он никогда ей не отвечал, но и не предавал ее, как предали те, кто в него не верил.

Бобби Экафф, ровесник Харли, отвлекался на мысли о более близких ужасах, обещавших обрушиться на них не через два года, а куда раньше. С каждой грозой он ждал катастрофического наводнения и удара молнии, которая расколет его пополам, как некогда расколола дуб во дворе их дома. Каждый ветер мог привести с собой торнадо, который унесет его в никуда, каждый укус паука или пчелы он считал смертельной раной и потом выздоравливал с привычным удивлением. В тот день, когда родители привезли их сюда, Бобби стал свидетелем смерти своей четырехлетней сестры на ступеньках портика. Римона кричала и плакала, затем впала в истерику, не желая расставаться с родителями, и огорченный отец встряхнул ее, пытаясь вразумить. Слишком сильно. Может быть, она получила множественные сотрясения и ее мозг ударился о вогнутую поверхность черепа. Может быть, порвалась артерия. Девочка обмякла в руках отца и упала на дорожку, из носа потекла кровь, которая вскоре остановилась. Мать и отец Бобби были безутешны. Но недолго. Они пришли в себя с безотказностью, свойственной только измененным людям, словно скорбь была пылью, которую мог рассеять легкий ветерок, после чего оставили мертвую Римону на дорожке и уехали. Работники школы похоронили девочку в северном конце участка, положив ее на известковую постель и накрыв известковым одеялом.

Иногда Харли спрашивал себя, сколько еще детей так же воспротивились своей участи и получили смертельные повреждения, пусть и случайно.

Часы показывали 7:59.

В ответ на вопрос краснолицего о том, кто они, Джейн сказала:

– Поиграем в маньчжурского кандидата.

Именно эти слова с маниакальным упорством вставляла Кора в свои писания.

– Хорошо, – ответил он, и внутреннее напряжение в нем исчезло. Он стоял в дверях и разглядывал Джейн с терпеливым любопытством усталой собаки, ждущей, когда хозяин скажет ей, что пришло время покинуть место у очага и отправиться спать.

– Как тебя зовут? – спросила она.

– Сет Доннер.

– Входи, Сет. Присаживайся.

Он подошел к стулу, на который указала Джейн, сел и наклонил тяжелую голову, словно боялся пропустить хоть одно сказанное ему слово. Его глаза напоминали стеклянные гляделки помощника чревовещателя – прозрачные, как слой свежей воды толщиной в дюйм.