Артур Василевский - Земля чужих созвездий

Итак, двое легко раненных. Убитых же оказалось трое: Гленн, Фогель и Ветцлих.

Все нашли смерть на зубах хищников, и Реджинальд, конечно, был прав в том, что избавил Вивиан от зрелища искромсанных останков. Самому-то было тошно видеть это, хотя, сказать по правде, он не ожидал от себя такой душевной прочности. Словно что-то отвердело, закаменело внутри, настраивая на грядущие испытания, на то, что все еще впереди.

Хантер все же настоял на том, чтобы продезинфицировать Борисову ссадину. После того, как это сделали, приступили к одновременно военному и ученому совету.

– Обменяемся мнениями, – сказал Реджинальд и не удержался от того, чтобы упомянуть «Затерянный мир» Конан Дойла. Не один он, конечно, был такой начитанный, и Редуотер это в детстве читал, и Борисов – еще в дореволюционном русском переводе…

– Похоже, – усмехнулся он. – Но одно не вяжется: рисунок неба. Почему он другой?!

Тут ему пришлось, конечно, эти слова разъяснить, что вызвало немалое оживление и обсуждение. Как так Земля могла изменить ориентацию по отношению к звездам?.. Никто не мог взять в толк.

– И границы никакой нет, – чуть поморщась от раны, заявил Редуотер.

– То есть?.. – слегка приподнял брови Хантер.

Редуотер сказал, что островок реликтовой флоры и фауны мог сохраниться на Земле в том случае, если между ним и миром возникла бы какая-либо практически непреодолимая преграда. Конан Дойл, кстати, так и сделал – напомнил Генри. Поместил свой «затерянный мир» на труднодоступном горном плато, куда не доберешься и откуда не выберешься. Почти. Вот в этой изоляции и образовалась экосистема, резко отличная от всех прочих экосистем Земли… Так что научное обоснование тут вполне здравое. Но в нашем-то случае таких мощных преград не было! Как же могла произойти такая перемена?..

Интонацией Редуотер дал понять, что на этот вопрос у него ответа нет.

А Реджинальд по одному ему ведомым приметам угадал, что его супруге есть что сказать. И не ошибся.

– Постойте, – сказала она, и взгляд ее просиял. – А вспомните-ка тот привал, когда стрельба произошла?!

Она так посмотрела на мужа, что у того забрезжила какая-то неясная догадка… но так и не пробилась наружу. А вот Борисов – тот, похоже, ухватил эту самую догадку и потянул, потянул ее за кончик:

– Та-ак, миссис Гатлинг! Как будто я вижу, куда вы клоните…

Из коротких последующих реплик выяснилось, что Борисов не ошибся. Вивиан вернулась к уже звучавшей теме: о видениях, пережитых во время короткого сна, закончившегося безумием Марка и стрельбой Фогеля, теперь уже обоих покойников… Неужто ни у кого не было тоже неких причудливых видений, кроме Эйленса, который честно признался?..

– Ну, а ты сама-то? – воскликнул Реджинальд. – У тебя было что-то похожее?..

– Боюсь, да, – призналась Вивиан.

– А что же ты молчала?!

Вивиан призналась, что ей не хотелось усугублять и без того гнетущую обстановку, и она не стала говорить о тоннелях, подземельях и тому подобном, виденных ею во сне.

– Думала, так будет лучше.

Здесь всех как прорвало. Оказалось, многих посетили необычно сильные, странные, пугающие переживания, которые трудно выразить, описать – нечто бесформенное, но до отвращения реальное. Видимо, нечто подобное пришло и к Марку, на что он отреагировал с дикарской непосредственностью, а остальные, видя это, предпочли промолчать.

– Так-так, – сложно усмехаясь, произнес Борисов. – Ну вот вам и граница!

Не все его поняли, и он внятно, разумно разъяснил: граница между нашим миром и этим «затерянным» проявилась не в физической, а в психической форме. Нечто прошлось по подсознаниям людей, всколыхнуло, перевернуло их… и после этого экспедиция очутилась по ту сторону бытия.

– Где молчит радио, водится доисторическая живность и совсем иначе расположены созвездия… – пробормотал Реджинальд. – Великолепно! Ну и что же это за другая сторона мира?

– Понятия не имею! – откликнулся Борисов с воодушевлением.

Вивиан давно уже заметила, что Бродманн смотрит на русского топографа со все возрастающим интересом – и выражение лица биолога меняется в сторону саркастической улыбки… Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: все это должно обратиться в какой-то особо въедливый вопрос. Именно так и догадалась Вивиан. И не ошиблась.

Бродманн перешел на французский:

– Простите, мсье Борисов, но…

Он недоговорил, так как Борисов быстро повернулся к нему.

– Простите, – повторил он, слегка передразнивая, – я с первой минуты встречи с вами тоже хотел сказать «но»!

Улыбка немца делалась все шире, шире… и наконец он воскликнул:

– Хорошо! Очень хорошо!

Вдруг быстро, недовольно заговорил по-немецки Шеффлер, но переводчик отмахнулся от него так пренебрежительно, что Реджинальд обомлел: до сих пор немецкая дисциплина сбоев не давала, а тут…

А еще удивительнее то, что магистр лишь нахмурился, покраснел и надулся, но проглотил выходку Бродманна как горькую пилюлю. Гатлинг переглянулся с Симпкинсом и понял, что и детектив безмерно удивлен. «Ничего себе?!» – говорил его взгляд.

– Да, господа! – воскликнул Ханс решительно. – И дамы, конечно, тоже, прошу прощения, миссис Гатлинг. Чего темнить, мы ведь прекрасно все понимаем! Предлагаю открыть карты полностью.

– Согласен, – кивнул Борисов. – Кто первый?

– Да хоть бы и мы. – Переводчик оглянулся на своих. Шеффлер сидел все такой же красный и надутый, прочие точно окаменели. Ясно было, что они не вмешаются. Дескать, пусть эти двое решают, а мы – как скажут. Наше дело сторона.

– Вы так вы, – согласился топограф и повернулся к Реджинальду: – Послушаем?

– С большим вниманием. – Реджинальд пересел поудобнее, приготовившись слушать.

Нынешнее руководство Германии давно проявляло интерес к исследованию загадочных, необъяснимых с точки зрения современной науки явлений. Когда и как все это началось – покрыто мраком, достоверно известно лишь то, что группа из нескольких человек, помещаясь в одном кабинете, занималась сбором разнообразных сведений, стараясь не упустить ни единого слуха, ни одного газетного или радиосообщения о чем-то необычном, удивительном, мистическом, хотя бы чуть-чуть, полутенью показывающемся сквозь серую рутину день за днем бегущих в никуда будней.

Должно быть, то была трудная, утомительная… и безумно увлекательная работа: просеивать горы словесного хлама в поисках золотых крупинок сообщений, за которыми в самом деле тренированные опыт и интуиция улавливали что-то истинное, при всем возможном неправдоподобии. Эти сведения откладывались, рассортировывались, анализировались – и так из первичного поиска выстраивалась какая-то система.