Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Реакция в ответ - полнейшее молчание всех их троих, хотя их пристальные взгляды были устремлены в нужном направлении и выражали искренность, немалый интерес, их неподдельное желание увидеть нечто необычное.

Еще через какие-то секунды их общее молчанье начало жутковато копиться. Словно стало прессоваться предо мною в неприятный, тягостный комок... и я, не выдержав сего воздействия, воскликнул:

- Неужели, вы не видите ее? Она же перед вами, словно на ладони! - указал рукой им на изгиб реки. - Мне даже кажется, действительно, картинка стала более отчетливой, контрастной, будто прошла реставрацию!

В ответ, спустя еще, пожалуй, целых полминуты, услышал снова чей-то грустный, безнадежный вздох. Пожалуй, что от Николая...

- Не, мужики, так дело не пойдет! Мне кажется, что вы заранее настроились на недоверие ко мне, и потому у вас не получается ее определить в пейзаже! Мы не уйдем отсюда, пока вы не увидите ее!.. - начали сдавать мои нервишки, и я им посоветовал: - Давайте пробуйте представить те озерца, что в кустарнике, в виде ожерелья О ки, а две баклуши на песке и на лугу, немного выше по реке, ее сережками!..

И вновь нависли долгие секунды их молчания. И вновь услышал было тяжкий, удрученный вздох, как вдруг Аркадий, глядя в направлении реки, чуть слышно, с оторопью, произнес:

- Дядя Александр, я, кажется, стал различать ее. Вижу грудь, лицо и руки. А вот и талия!..

- Увидел? Начал различать? Ну, наконец-то!.. А что она там делает?

- Она сидит. Почти лежит на пляже, опершись на руку, и смотрит в сторону чудовища, что на затоне.

- Как!.. Ты видишь ее глаза? - с испугом, воскликнул я. - Да где же, где же они, в конце-то концов?!

- Как лежит? Я полагал, она стоит! - засуетился Николай, схватившись за свободную петлю.

- Начал различать и я, - сказал Кирилл.

- А ты?.. Ты видишь ее глаза?..

Я поспешил надеть очки и смотрел сквозь них.

В ответ Кирилл кивнул.

Однако это... для меня, вне всякого сомнения, уже из области фантастики!.. - вконец обескураженный, признался я. - А нос?.. Улыбка на ее губах имеются?

- А-а!.. А-а, матушка моя! Ах, бабки-прабабки мои!.. - вдруг начал шептать-причитать Николай. - "Не может этого быть, поскольку не может быть никогда!" - цитировал он из "Письма к ученому соседу" А.П.Чехова вечные слова Василия Семи-Булатова. - Не увидь воочию сам лично, ни за что не поверил бы!..

И далее - в неизъяснимо тихом обжигающем восторге, уставясь округленными глазами в направлении реки, понес такую чушь и околесицу про неких "мракобесов" на работе, про своего давно уж лысого, как гриб, "занудного", настырного, вечно "с хмурой недовольной миной" его перестарка-деда, что было совершенно неожиданным услышать от него.

Затем, усиливши свой голос до обычных интонаций, с какою-то взрывною страстностью, но вместе с тем без злобы, без обиды на кого-то из своих соратников-коллег в их производстве, наверное, не менее минуты крыл их утонченно, складно, слаженно, с нарастающей все более тональностью и уникальной языковой вязью (можно утверждать, едва ль не в стихотворной форме), крепкой, выверенной, яркой и при этом - как ни удивительно, ни странно! - совершенно безобидной бранью.

- Она с глазами, с носом?.. - решил, на всякий случай, полюбопытствовать и у него.

И хотя они потом с минуту или две наперебой, указывая пальцами, старались выдать мне довольно четкие ориентиры их расположения в "картинке" (что, вне сомнений, вызывало веру в их желание помочь), мне так и не пришлось увидеть-различить ни глаз ее, ни носа, ни ее улыбки.

"Что ж, О ка открывается не всем и каждому!.." - пришлось сказать, смирившись с обстоятельством.

Наверное, читатель может для себя вообразить-представить мой тяжелейший путь обратно на реку по той же трижды и еще раз трижды!.. проклятой тропе окшёвской Кручи!..

По ней "досталось" мне идти-спускаться в первый и - торжественно всем заявляю! - в последний раз!.. К тому же удрученному весьма пугающим и неприятным обстоятельством не показавшейся мне О ки.

Уже на первом повороте (благо подобрал еще один из посохов, и, пользуясь двумя как костылями) остановился-постоял секунд, примерно, двадцать-двадцать пять, чтоб малость отдохнуть, восстановить дыхание.

На втором - секунд, пожалуй, тридцать либо сорок! При этом так и не решился сесть (немного посидеть), боясь, что не смогу подняться на ноги.

На третьем - теперь уж безобидном, безопасном - неожиданно для самого себя, в порыве грустных дум и тяжких чувств встал-опустился на колени...

И видимо, в отчаянье, с немалой верою, с надеждою на некое успокоение в душе и мыслях, пожалуй даже со слезами на глазах, наверное, с минуту или полторы испрашивал у Господа и Богородицы прощения за свой (до ужаса, до леденящей душу жути) столь скверный, столь изуверский поступок в отношении к Ларисе Габиной - самой, вне всяких сомнений, мною желанной девушки.

Затем, немного отдохнув, поднявшись на ноги, с молитвой, путаясь в словах и выражениях, просил для давних моих знакомых: Светланы, Василисы (если та еще жива), Екатерины, проживающей, наверное, в Москве, школьницы Наташи, фельдшера Полины, Зинаиды-продавщицы из поселка... (если тот, однако, не сгорел во время памятных лесных пожаров в середине августа в начале трудных 90-х), а также персонально для Ларисы - неизвестно, где и с кем сегодня обитающей, - их здравия и благоденствия!

В тот вечер я старался-удил спиннингом почти до темноты. Пробовал ловить в режиме частых колебаний, в режиме - плавных, так называемых, "замедленных" протяжек. Пробовал и "ступенями", и "впрямую" с малою "отмашкою по сторонам", как это делал Николай. Пробовал придуманными мной в былые времена "подбросками" приманки от дна, неспешным "волочением" ее по дну и даже методом "ступенчатого сброса" - отпускания приманки по течению реки. Поклевок не было ни возле "перевоза", ни вблизи коряжин на "Пустой", ни около Шумного свала напротив рябин.

Один раз показалось, будто придержало виброхвост! Но, видимо, было зацепом за дно. Возможно, за какой-то мелкий кустик. Либо приманка прошлась по тине.

Тем вечером, вне всякого сомнения, я мог возвратиться домой "голяком": иначе говоря - без рыбы!.. Благо перед самой темнотой успел проплыть с отвесной удочкой, и на участке около "подковки малой" поднял двух бершей (они как судаки, но без клыков), примерно по килу, и жереха - почти на полтора.

Серый вид асфальтной полосы, летящей под колеса нашего "NISSANа", давно уж примелькался, становился утомительным, безынтересным. Уже не привлекал к себе внимания и почерневший (без единого листочка) лес, стремительно сопровождающий шоссе неподалеку от обочин. Угрюмыми казались и поросшие высокой, будто поржавевшею, травой равнинные пространства (с синеющими дальними лесами, с избенками убогих деревень), бывшие когда-то пахотными площадями не только сельских поселений, но даже многих городов, имевших на окраинах свои сельскохозяйственные предприятия. И хотя в салоне нашей легковой машины не был слышен даже гул ее мотора, всегда внезапный постоянный шум "вагонов"-фур и прочих средств передвижения, что были несколько полегче, изрядно надоел и даже усыплял своею нескончаемой периодичностью. Лишь временами радовали глаз какою-то их личной, сокровенной тайной мелкие овражки, речки, ручейки, мелькавшие внизу под нами за перилами мостов, да редкие пруды, озерца, неторопливо проплывавшие поодаль за обочиной шоссе. Удовлетворяло чувства так же то, что в некоторых селах, деревеньках, прилегающих к шоссе, особенно поближе к городам, все больше, больше появлялось дорогих, красивых, с гаражами и теплицами, с узорчатыми створками ворот и палисадами домов, по-моему, ничуть не хуже, чем у европейцев - если не получше.