Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Легкий удар-"щелчок" случился около шестой коряги, метрах в двух не доплывая до нее... И - тотчас же моя мгновенная подсечка!..

Вес рыбины был, вне сомнений, граммов девятьсот - вполне возможный для подъема в лодку без сачка. Не поднимаясь в лодке, чтобы не привлечь внимание Олега с Виктором и их "супружниц", неторопливо вывел щучку на поверхность и сходу, с выводом ее из глубины, помог ей "залететь" на борт и шлепнуться к моим ногам.

Она немедленно была ухвачена за шкирку, зажата между бедрами и после извлечения мормышки из зубастой пасти отправлена в известный "щучий ящик" подо мной. В нем она, как это щуки делают обычно, по мере сил заколотила-застучала по доскам, наверное, считая, что это ей поможет выбраться и убежать обратно в воду.

"Наконец, попалась!.." - подумал было о выручке дня, как снова, будто кто-то подшепнул на ухо: "А как же насчет пареньков? Помнишь, обещал, что первую же щучку, а то и двух, которые окажутся в пределах килограмма, отдать-подарить парнишкам!..". И продолжалось: "Помнишь, заявлял: пускай порадуются сами, удивят-порадуют родителей...".

"Раз обещал, необходимо исполнять. Парнишкам - значит парнишкам!.. Почему ж не сделать доброе дело во искупление хотя бы одного какого-нибудь грешка, коль представляется возможность", - опешил я от четкости и даже "некой звучности" упрека.

Сняв с крючка и выбросив за борт порезанного щучьими зубами ротана, я быстренько приладил-насадил другого. Заплыл-возвратился к коряге узнать-убедиться, нет ли подле нее еще такой же столь голодной, невнимательной ее подруги.

Однажды, помнится, благодаря таким возвратам, взял их в этом месте четырех подряд. А затем, вернувшись к коряге минут через сорок, поднял еще четырех.

На этот раз была лишь слабая потяжка чуть ниже, позади коряги, но рыбину подсечь не удалось. Эта, судя по всему, брала осторожно за грузик, и живец остался невредимым. Даже шевелил хвостом и дергал плавниками.

Еще два заплыва к коряге оказались без поклевок вообще, и пришлось отплыть-переместиться далее, к седьмой. Она - с концом обрезанной капроновой сети, засевшим на ее разлапистых сучках. Здесь нужно плыть предельно осторожно, чтоб не "посадить" мормышку. Но рыба это место уважает, и несколько раз я попадал на нем на весьма приличные стайки как щуки, так и судака. Однажды именно здесь, возле этой коряги, поймал на живца язя почти на два с половиной кило и щуку на четыре двести.

Далее - к восьмой, достаточно большой, громоздкой, странной по конфигурации. То ли там, на глубине, короткий, крепкий, слегка шершавый ствол какого-то толстого дерева, то ли огромный, поросший донным наростом камень-плита, расположенный наискосок. Но крючки мормышек с этого зацепа сходят даже без разгиба, если лодку сдать подальше "взад", а затем потянуть за леску.

Поклевка была вблизи последней (девятой) коряги на спуске приманки ко дну, сразу же после очередного потяга удочкой. Удар был неожиданным и резким, с видимым провисанием лески. При таких поклевках можно даже не спешить осуществлять подсечку. Рука, как показалось мне, сработала сама собой - расчетливо, неторопливо. И даже без размаха: не как обычно, "от плеча", "от борта", а "от локтя". Как держала удочку немного наискось над уровнем воды, так и дернула ее чуть выше "на подъем".

"Эту, вне сомнений, мне!.." - еще с подсечкой и подъемом рыбины к поверхности воды мне было в принципе уже известно, что вес той щучки был явно больше килограмма. Необходимо было даже на секунду или две привстать при вбросе "зубастой" в лодку.

"Эту тебе!.." - услышал снова голос, будто из наушника на ухе. Мы "оба" мысленно по-деловому согласились с тем, что в этой щучке было килограмма полтора, не меньше, и даже, как мне показалось, порадовались вместе за успех.

Достав из пасти рыбины мормышку и опустив зубастую красавицу под откидную доску, я глянул-посмотрел на лодки парочек. Все четверо сидели спинами ко мне, и было видно, как усердно дергали руками, поднимая-опуская удочки. Похоже, в этот раз никто из них не заприметил мой подъем на лодке, и это было тоже весьма отрадно.

Третья, снова в чем-то необычная поклевка, если не считать уже оговоренную потяжку около шестой коряги, случилась на участке под названьем "гребешок..."

"Теперь парнишкам!.." - прозвучало в мыслях тем же участливым голосом.

"Парнишкам, значит, парнишкам!.." - согласился я, скорее выбирая леску и прикинув, что вес рыбины никак не мог тянуть на килограмм.

Меж тем та шла к поверхности довольно странно, нетипично, будто сама поднималась большими плавными кругами справа налево и только в одном направлении. Примерно так со дна на леске поднимаются дугообразные пруты, погнутые коряжки, иногда пустые створки ракушек. Можно было даже сказать, что рыба шла по точной, словно вымеренной спирали. На выходе ее нажим слегка усилился, и показался серебристый силуэт, плывший "плашкой" на боку и тянувший леску примерно в полутора метрах от лодки... "Да это же - судак!.. Весьма приличный - больше килограмма!.. На судаков у нас уговора не было. Этого себе!" - заявил я внутреннему голосу, как в тот же самый миг, в ту самую секунду, когда уже готовился было по ходу движения рыбы к подъему ее "на вброс", вдруг различил - крючок мормышки вовсе не в губе!.. Он пронзил, удерживал лишь самый кончик жабры рыбины, и ее любое мало-мальское усилие привело бы к непременному его разрыву.

О вбросе не могло теперь вестись и речи; пришлось незамедлительно, привстав на лодке, взяться за сачок и постараться с величайшей осторожностью завести судака в него.

Чуда не произошло. Судак, очнувшись, видимо, от болевого шока, неожиданно, с мощнейшим всплеском на поверхности воды, рванулся вглубь, и еще секунды через три, через четыре исчез-растворился и сам бурун. "Эх, догадаться бы чуть-чуть пораньше взяться за сачок!" - с досадой упрекнул себя.

"Эт точно! - отозвался-согласился голос и с ехидцею прибавил: - Пожалел парнишкам-то!.."

"Просто не было определенной договоренности. В этом случае необходимо было бы определиться поточнее и принять конкретное решение...", - снова чуть ли не опешивши от звучности упрека, отозвался я и поскорее припустился с вновь насаженным живцом на прежнюю исходную - в начале "гребешка".

Вспомнилось о том, что это лично мне фактически пришлось стать автором названия участка.

Нашел, прощупал-изучил его и рассказал о нем нам с Даниилом однажды опять-таки Андрей!.. Сей чуть покатый, интереснейший участок совершенно невелик. Метров тридцать по длине, примерно восемнадцать - в ширину, почти прямоугольный. Мало того, что дно на этом участке в поперечнике является волнообразным, с перепадами глубин сантиметров до тридцати, оно еще разделено достаточно глубокими (почти до полуметра!) продольными межами! Выходило нечто схожее с бороздами в поле, с грядками на огороде. Поначалу это место мы прозвали "огородом", поскольку в квадратных метрах почти пять соток. Именно столько земли давали в те времена для личных подсобных хозяйств и дачных участков граждан. Однако слово "огород" не сочеталось как-то с дном реки! Оно казалось несколько чужим, притянутым, несовместимым. Затем примерно года полтора мы звали это место "грядками", поскольку борозды на нем разделены межами. Но и это слово тоже не устраивало нас, несмотря на всю его, казалось бы, приемлемость и обоснованность. И, наконец, в один из дней за стопкой водочки на берегу у перевоза, информируя друзей, где у меня случилась самая эффектная поклевка дня, непроизвольно, видимо под вдохновением, выдал-выпалил, что проходил по краю "гребешка"... Причем основой образа стал гребешок обыкновенной курицы. Не тот, который тонкий, островерхий, а широковатый, низкий, с бугорками на его поверхности. С тех пор уж человек не менее восьми знакомых рыбаков отвесной ловли зовут-"считают" это место "гребешком".