Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

"Конечно же!.." - столь же потихонечку воскликнул я, очнувшись наконец-таки от своего дурацкого молчания.

Одарив меня очаровательной улыбкой, она велела, чтобы я был осторожнее. Предупредила, что бабуля смотрит. Спросила, нет ли у меня случайно авторучки и клочка бумаги. Я отвечал, что нет. Она просила, чтобы в следующий выходной привез ей фотографию, мой адрес. Обещала обязательно прислать письмо.

Затем довольно громко, чтобы Василиса слышала ее слова, сказала, что у них с бабулей два садка, и повела по берегу вверх по реке еще, пожалуй, метров до пятнадцати, до двадцати. Выведя из глубины второй садок, она показала двух крупных язей и леща и, снова одарив меня своей очаровательной улыбкой, прошептала: "Не забывай заглядывать сюда почаще!.. Узнать о нашем нынешнем улове..."

Я обещал "не забывать" и, отправляясь в сторону "песков" - при этом обращаясь (в целях конспирации) больше к Василисе, нежели к Светлане, - желал обеим им таких же замечательных уловов, какие только что мне довелось увидеть в их садках.

Василиса, видимо довольная столь лестной похвалой в свой адрес, откликнулась со снисходительной улыбкой, и даже помахала мне приветливо рукой.

О, если бы знала она, что в этот самый миг творилось у меня в душе! Хотелось высоко подпрыгнуть, броситься на землю, кубарем скатиться по песчаному откосу, секунд пятнадцать-двадцать поваляться на песке, о чем-то громко закричать, глядя с благодарностью на синеву небес над головой, и куда-то быстро-быстро побежать. Чувство ни с чем не сравнимой радости распирало тело, душу. И эта радость не была одномоментной вспышкой, взрывом!.. Она вселялась в грудь надежно, прочно. Она росла, распространялась, ширилась внутри, превращалась в нечто яркое, высокое, по-взрослому серьезное и благородное и вместе с тем во что-то сладковато-жгучее, во что-то жутковатое, будто предстояло раздеваться донага пред молодой врачихой в призывной комиссии. При этом в теле становилось вдруг легко и невесомо, манило к необъятным высям, далям, и, мне казалось, можно было разбежаться и взлететь.

Наслаждаясь этим новым, неведомым мне чувством счастья, я неторопливо шел вдоль длинного ряда оставленных с вечера донок, и на пяти или шести из них явно чего-то "сидело". Их хлыстики время от времени дергались-гнулись, сигнализируя владельцам, что давно уж "следует тянуть". А на одной из них засеклась какая-то большая рыба, поскольку хлыстик порою клонило к воде настолько низко, что, казалось, выдернет его вот-вот из холмика суглинка и сразу же утащит в глубину. И, наверно, так и получилось бы, если бы сам хлыстик не был заблокирован понизу леской той же донки, оставшейся на леснике, а сам лесник не воткнут позади ее внатяг все в той же вспучине суглинка, выступавшей из песчаника продолговато-плоским бугорком. Если бы на этой донке к леске был привязан колокольчик, он звенел бы, заливался, вне сомнения, на всю округу, и его наверняка услышали бы на площадке отдыха. Но в качестве сигнализатора поклевки хозяин донки затянул петлей коротенькую палку, которую, наверное, всю ночь мотало, окунало в воду. Очень интересно было знать, какая рыба находилась на крючке, хотелось даже подождать хозяина.

Отлично помню, что уже довольно рассветало. Небо стало светло-голу-бым, но солнце еще не вышло. Темная лесная полоса ольховых зарослей, нависшая над яром, все еще казалась мрачной и пугающей. На суглинистой подошве углового (около истока) мыса, рядом со стеной обрыва появилась группа рыбаков; и было видно, что Герман с Иванос шли-торопились первыми. Они, как я, попридержались было на минутку около болтающейся снасти, но ничего поделать не могли и снова торопливо пошагали-подались за мною следом по облизанным волной от проходящих временами барж и пассажирских "Метеоров" и "Ракет" песчаникам. Тем временем я шел вблизи их донок. На них висели колокольчики, но не звенели: хотя при этом (различил- подметил) хлыстики, как будто бы едва заметно дергались-дрожали, сдавали то и дело кончиками назад.

К моему немалому недоумению, примерно, то же самое происходило и с моими "закидушками". Лишь левую, последнюю (крайнюю "к пескам") тянуло-отпускало, может быть, немножечко заметнее и чуточку резче.

Решил поддернуть-вытянуть ее, чтоб, на худой конец, проверить червяков и перебросить донку. Но сразу понял, "ощутил в руках", что на другом ее конце что-то резво упирается, похожее на мелочевку. Спустя примерно полминуты быстрых перехватов лески "на себя", вывел-вытянул на берег сразу двух, довольно крупненьких, величиной с ладонь, ершей и небольшого, граммов на двести, двести пятьдесят, подлещика. Все они взяли наживку "в заглот", и крючки у них из брюха приходилось выдирать. После этой процедуры-"экзекуции" рыба погибала и отпускать ее обратно в воду совершенно не имело смысла.

На следующей донке (справа от меня) ерши "сидели" аж на всех, что были, трех крючках. Пришлось и их "освобождать" подобным способом, бросать-"складировать" на берегу неподалеку от воды. Затем "сопливых" пучеглазых пришлось отмывать от речного песка и осторожно, чтоб не уколоться о шипы и жабры, положить их в сумку, отнести в ближайший от меня садок Василия Петровича, чтоб не мешались, не мозолили глаза и находились у него. Снова насадил червей, закинул донки, и, помнится, что в тот же самый миг в тиши реки... вдруг разразилась яростная матерная брань как Германа, так и Ивана по случаю наличия ершей на каждом из крючков их донок! Причем у них (у хитрецов!), как оказалось несколько позднее, на донках было не по три (как у меня) поводков с крючками, а чуть ли не по целому десятку.

Рыбаков на берег прибыло еще. Расположившись цепью подле линии воды, они брались за ловлю, проверяли донки, и вскоре стали известны первые результаты. Оказалось, в районе, что ближе к истоку, брали лещи весом до килограмма и средней величины густерка. Немного выше по реке кому-то попался небольшой соменок и приличный язь, примерно на кило. Еще чуть выше кто-то выудил двух мелких судачков и "челночка"-стерлядку. Но далее - у всех ерши.

И правда... Вывел-выбрал поскорее донки - те же самые ерши на всех крючках.

И снова - несколько минут спустя - вопль, причитания Ивана с Германом на всю округу! Вновь - яростная матерная брань по поводу нашествия на наш участок этой сорной, никому не нужной рыбы.

Становилось очевидным, что забрасывать "по новой" донки не имело никакого смысла, ибо налицо пустая трата времени и червяков.

И все же "камнем преткновения", основной интригой, главным раздражителем внимания и нервов рыбаков в то утро была, бесспорно, чья-то бесхозная снасть с беспрестанно рвущимся к воде ее хлыстиком-прутом и болтавшейся на леске палочкой-сигнализатором. Более того!.. На двух соседних с нею донках, на том же пустом, безнадзорном участке сидело еще по рыбине, поскольку дергались-мотались и они. Но - вне сравнении! - слабее, не столь уж интенсивно, и леску оторвать на этих донках не могло.