Александр Шатаев - В последний день отпуска, или Тайна рыболова Николая [СИ]

Вставали, садились за стол мужики; и, оказалось, тяжелее всех досталось просыпаться Алексею Ильичу. Спросонок он вдруг начал бормотать, что ноги его застряли и поэтому ему никак не удается встать. Стал кликать-звать какую-то неведомую Нюрку, чтоб та не пряталась и помогла ему - "освободила ноги". Когда он выбрался из-под плаща и сел, тараща на нас глаза, он явно не сразу понял, что с ним произошло, и где находился. Наконец уразумев, что - на рыбалке; и рассмотрев-узнав сидящих за столом, просил налить-подать ему "краснушки", сказав, что встать с земли, не похмелившись, он все одно не сможет. Стакан с портвейном и кружочек колбасы пришлось подать ему непосредственно мне; он искренне благодарил, схватил дрожащими руками кружку и поскорее выпил. После этого он принял колбасу и стал жевать. Помню, что оставшиеся волосы его наполовину лысой головы были презабавно всклочены. Они напоминали дополнительные уши, и тем он чуть не рассмешил меня.

Тогда же оказалось, что для Василисы (на похмелье!) мужики оставили немного водки. Та благодарила их, но отказалась выпивать. Сказала, что перед рыбалкой похмеляется лишь чаем. И нашим мужикам, что были за столом (Ильич пока что продолжал сидеть на прежнем месте), пришлось разлить ту водку меж собой, добавив ее в "краснушку". Я, по примеру Василисы, тоже отказался выпивать, заявив, что выпью, быть может, позднее.

Помнится, что мужики разговорились снова. Они опять восхваляли уху, отлично подогретые кусочки рыбы и замечательный салат. Светлана налила мне чаю и предложила сахар. Я искренне благодарил и с удовольствием взял кружку с чаем, а затем и три кусочка сахара, побывавшие в ее прелестных, с розовыми ноготками пальчиках. Василиса говорила, что закуски остается много и будет весьма разумно, если часиков в десять мы соберемся снова, чтобы перекусить еще.

Воспрянул духом и повеселел Ильич. Набравшись сил, он наконец-то встал-поднялся на ноги, пришел-уселся за столом, и Герман сразу стал допытываться у него, где это только что во время пробуждения ото сна, у него находились ноги и помогла ли Нюрка их ему освободить. Всем нам тоже было вовсе небезынтересно знать об этом столь незаурядном случае, и мы своим молчанием поддерживали заданный вопрос. Еще минуты через две мы все уже не сомневались, что Ильич сон помнил, и он признался, что снился ему "настоящий, ничем не оправданный ужас". Будто бы ноги его попали в промежуток между подворотней дряхлых покосившихся ворот и тяжелой деревянной дверью; при этом он упал, лежал на земле во дворе какого-то ветхого дома с серым невзрачным крыльцом и не мог ничего поделать. В оконце же, прячась за шторой, за ним наблюдала какая-то древняя бабка, которую он умолял позвать ему на помощь женщину, его подругу, проживающую в том же доме. Но "старая карга" не отвечала, полагая, что ее не видят, и ему пришлось кричать свою знакомую, валяясь на земле на животе. Алексей Ильич поклялся, уверяя, что любовниц не имел, что женщину по имени Нюрка не знает.

Пробуждались и вставали, начинали похмеляться остальные рыбаки. Заиграли-заплясали огненные язычки костров, к вершинам старых больших деревьев ольховой рощи потянулись белые дымы. Поджатые в их сторону неощутимым ветерком, они, казалось, будто бы старались спрятаться, укрыться в их зеленых кучерявых кронах. На площадке отдыха становилось снова многолюдно, шумно. Рыболовы балагурили, острили. Кто-то включил "транзистор", зазвучала джазовая музыка. И помнится, что соло саксофона в чьем-то гениальном исполнении было исключительно великолепным.

Я никогда не позабуду, как Василиса со Светланой взяли рюкзаки, и Света, глядя прямо мне в глаза, напомнила об обещании показать мне судака, язей и "шермана". Сказала, что я могу к ним подойти в любое время, что удят они на участке рядом с истоком и для меня это будет по пути. Вдруг она едва заметно повела-кивнула головой и указала взглядом в направлении тропы на мостик. Я сразу же сообразил, что это знак!.. Что - это мне сигнал!.. Что это - приглашение, намек, настойчивая просьба! Что следует и мне незамедлительно пойти за ними, но быть при этом очень осмотрительным, предельно осторожным.

"Если не будете против, могу пойти-прогуляться прямо сейчас, - отозвался я, прося у Василисы разрешения меня не оставлять, и сразу же прибавил: - Собственно, меня теперь здесь ничего не держит. Заодно - пройдусь, проверю донки..."

"Мы сами, сами!.. - тотчас всполошились Герман и Иван. - Сейчас чуть-чуть пригубим и идем..."

"Я пока, пожалуй, отдохну-побуду здесь", - объявил им Алексей Ильич. Заодно заколебался и Петрович. Он тоже вознамерился остаться, поддержать компанию товарища. Они пообещали подойти попозже.

Тем временем я подхватил рюкзак и удочку, и мы втроем - Светлана впереди, за нею следом Василиса (я оказался замыкающим) - неторопливо пробрались по мостику через исток и вскоре шли вдоль зарослей ракитника по узкой тамошней тропе. Иначе говоря, ни о каком секретном разговоре, ни о каком признанье в чувствах, даже о намеках в наших отношениях речи идти не могло! Однако Светлана казалась мне очень довольной, и я бы даже мог сказать, по-настоящему счастливой. Она показала мне куст и ветку, с которой в июне прошлого года ей пел соловей. Рассказала, что подкралась-подошла к кусту настолько тихо, осторожно, что тот не спрятался, не улетел и находился лишь немногим больше метра от нее. Маленькая серенькая птичка на тоненьких, словно соломинки, ножках смотрела прямо ей в глаза и переливчато свистала-щелкала не менее двадцати минут. Это случилось вечером, но было еще светло, и Светлана рассмотрела и запомнила не только глазки, лапки, клювик удивительной пичужки, но даже ее коготки.

Шагая впереди, она довольно часто оборачивалась в нашу с Василисой сторону и, называя меня по-прежнему, по-простому Сашей, рассказала о себе. Что любит удить удочкой в самом истоке, что знает, где обычно в нем таится рыба, что научилась ее удить в омутах и на его стремительном течении. Сообщила, что видела здесь лису, большого ястреба и ежика, что у нее здесь появился друг - знакомый змейчик-ужик с желтым венчиком на голове, которого она подманивает рыбкой и может даже его погладить.

О, как мне была тогда мила эта простенькая болтовня Светланы! До сих пор ловлю себя на мысли, что не соловей, а именно она, Светлана, переливчато и звонко щебетала на той тропинке за истоком, будто редкостная птичка. Мне же - как всегда казалось позже - в этот день всего лишь навсего досталось-довелось услышать-насладиться, вне сомнения, случайным для меня, ее веселым, полным искреннего счастья щебетаньем-пением!

Вспомнилось, как ловко, умненько и тонко провела она в то утро строгую свою бабулю.

Подойдя к реке на место их стоянки, она сняла, поставила на землю свой рюкзак (что не замедлила осуществить и Василиса) и, продолжая безобидную, по-детски простенькую болтовню - теперь уже о том, что этот участок рядом с истоком они считают своим; что рыбаки его освобождают им, как только те с бабулей появляются, что сразу же стараются занять его, как только они уходят домой, - повела меня к садку на удалении от Василисы, примерно, метров до пятнадцати, до двадцати. Она достала за шнуровку из воды садок и, показывая, называя рыб (в нем было две стерлядки, примерно, граммов по семьсот, такие же по весу два язя и лещ, весьма не маленький, почти такой, как первый мой голавль, судак), быстро и тихонько прошептала: "Саша, мне хотелось бы с тобою познакомиться поближе, - она вдруг осеклась, смутилась, ее щеки вспыхнули-порозовели, и мне показалось, что будто начала упрашивать меня: - Быть может, нам удастся списаться, подружиться! Возможно, мы понравимся со временем друг другу. Возможно, встретимся однажды где-нибудь наедине..."